Вадим Кемпарев. Страж земной реальности

Неподалеку, где-то в яме, а может быть, и везде вокруг, надрывались кузнечики, всем своим гулом напоминая, что они, насекомые, - на самом деле хозяева планеты. Голова кружилась от осознания родной земли, - настоящей, родной Земли, ватные, почти свинцовые ноги подкашивались. Воронин аккуратно свернул стропы парашюта, вынул из нагрудного кармана фляжку и, принюхавшись, выпил залпом содержимое. А какой еще напиток подойдет русскому, наслаждающемуся красотами родного края? Водка.

Юрий присел на свернутый парашют, потянулся в карман и, закурив "Беломор", задумался. По небу ползли редкие облака, солнце провозглашало полдень. Вокруг поля рос березовый лес, макушки деревьев ритмично покачивались под порывами ветра, самолет медленно отдалялся, стремясь к горизонту. Воронина отнесло где-то на километр к северу, - он открыл парашют раньше всех остальных, и северный ветер, подхватив парашютиста на свое крыло, аккуратно приземлил Юрия на поле. Искать его, конечно же, никто не будет. Да и зачем, если все прекрасно знают, что если уж Юрий Алексеевич выбирался даже из дикой тайги, то березовый лес станет для него всего лишь натуралистической прогулкой.

Над лесом струился дым. Не дым от пожара - он был одиноко-узким, как горит костер или печь. Воронин поднялся, потирая ноги, сложил парашют в рюкзак, нарушив все правила складывания, и окинув взглядом лес, двинулся по направлению к дыму.

Если честно, то лесника в этом лесу Юрий никогда не видел. В принципе, лес был большим, а следовательно, наткнуться на лесного стража было бы величайшей случайностью. Но редкий случай - он на то и случай, чтоб случаться в самый неожиданный момент.

На скамье возле добротного старинного сруба устроился в тени от дерева жилистый старичок, бодро стругающий полено. За своим увлекательным занятием он не заметил подошедшего Воронина.

- Мир вам! - провозгласил Юрий и, лучезарно улыбаясь, протянул руку.

Лесник поднял голову. Черные бусинки глаз уставились на Воронина.

- И тебе мир, мил-человек, - пробормотал старик, - Фрол.

Юрий представился, пожимая широкую ладонь. Лесник был невысок ростом, сам по себе худощав, но как-то необычайно верток и активен. В целом его образ не вязался с размеренной жизнью леса.

- Откуда путь держишь? - спросил Фрол, продолжая стругать полено.

- Оттуда, - многозначно ответил Воронин, указывая наверх, где за кронами деревьев виднелось чистое синее небо.

Лесник сделал вопросительное выражение лица.

- Прыгал. С парашютом.

- А-а-а... - понимающе кивая, протянул Фрол, - Может, зайдешь? Давно с человеком не разговаривал. А то все ежики да дятлы...

- Я, в принципе, и не спешу, - ответил Юрий, - Отпуск.

Лесник отставил в сторону полено и топор, шлепнул широкими ладонями по коленам и, ухнув, поднялся. Распахнув дверь, Фрол сделал приглашающий жест рукой и зашел внутрь. В избе имелась небольшая печка, - еще времен войны, - деревянный стол, пара стульев и кровать. Из маленького окна в сруб пробивался неяркий свет. На стене висел пожелтевший календарь на прошлый год, упорно указывающий на то, что сейчас третье февраля. Воронин календарю не верил. Юрий поставил в углу рюкзак и, потянувшись, уселся на стул. Лесник тем временем выбрался из погреба с бутылью мутноватой жидкости и банкой соленых огурцов, суетливо шаря по сторонам в поисках открывалки.

Найдя-таки этот несложный инструмент, Фрол сперва вскрыл огурцы, а потом уже зубами откупорил бутыль. Самогон, а это был именно он, разлили в две сравнительно чистые алюминиевые кружки. Юрий отвращения к спиртному не испытывал, как, впрочем, и особой любви к нему. Зато огурчики и в самом деле оказались вкуснейшими, хорошо просоленными и всячески стимулировали прохождение самогона по организму.

Они говорили обо всем, - о погоде, о грибах, о комарах и о многом другом, осторожно обходя в разговоре советскую власть, потому как даже у леса вполне могут быть свои уши. Старик, изредка останавливаясь, чтобы дать отдохнуть Юрию, травил один за другим анекдоты про Штирлица, про Петьку и Василия Ивановича, временами вставляя случаи из жизни знакомых ему охотников, как он сказал, частенько захаживающих на огонек.

Воронин поведал Фролу о триумфальном шествии Советов по космосу, чему лесник сперва не верил, а потом закивал и, разлив в кружки еще самогона и, вынув пару огурцов побольше, торжественным голосом произнес:

- За космос!

Чокнулись и выпили. Приятное тепло растекалось по организму, наполняя все тело чувством комфорта и благополучия, заставляя лицо расплываться в улыбке. Через пять минут они вышли покурить и с удивлением заметили, что солнце уже клонилось к закату. Фрол, было, принялся мастерить самокрутку из душистого самосада, Юрий же галантно предложил леснику 'беломорину'. Старик, радостно улыбнувшись, папиросу принял и, отвергая протесты, дал Воронину прикурить от охотничьей спички.

- Спокойно тут у вас. Тишь... - задумавшись, пробормотал Юрий, глядя между деревьями, прямо в оранжевое солнце, темнеющее от нежелания уходить на сон.

- Как же, тихо, - усмехнулся лесник, махнув рукой, - Шастают тут всякие...

- Кто? Волки?

- Да какие к черту волки? - отмахнулся Фрол, - В березовом-то лесу! Сплюнь. Тут дело посерьезней.

- Кто ж тогда? - чувствуя интерес, пододвинулся хмельной Воронин.

- Они, - вдруг посерьезнел лесник и указал глазами наверх.

- Человечки? Зеленые? - усмехнулся Юрий. Похоже было то, что Фрол его просто разыгрывает. Вот-вот снимет дурное выражение лица и рассмеется. Но старик в лице не менялся.

- Да, человечки! - лишь оживился Фрол, кивая, - Только серые.

- Брешешь!

- Вот те крест, - лесник полез, было, рукой под рубаху, но осекся, - Один такой ко мне в капкан угодил. Ставил-то на медведя: забрел косолапый прошлогодней весной, сам издох, а про капкан-то я и забыл. Пока тот не захлопнулся.

- Ну а труп-то где? - спросил Воронин, закуривая вторую сигарету подряд, и хихикнул: - Не медведя, а человечка.

- В том-то и вся соль: трупа нет. Ушел человечек. Только кровь оставил.

- Желтую? - усмехнулся Юрий.

- Синюю, - ответил Фрол и, глянув на Воронина, добавил: - Не веришь - и не надо.

Жаль. Вот старика еще и обидел. Он, может быть, и разыгрывает, может, и сдвинулся, но понять его можно... В лесу-то поговорить не с кем. Тут и начнешь верить и в человечков, и в тарелки.

- А далёко капкан?

- Не очень. Пошли, покажу, если хочешь. Кровь там запеклась, от нее даже ржа по железу пошла.

На лес бесшумно опустилась ночь, окрашивая деревья и траву в серые полутона и скупо украшая небо одинокими звездами. Унылая луна периодически скрывалась за верхушками и тут же выныривала, обливая тоскливым светом.

Фрол взял с собой фонарь, скорее для того, чтобы показать, что кровь действительно синяя, поскольку дорогу он знал прекрасно и даже в темноте не плутал.

В самом деле, до капкана они добрались быстро. На железной "челюсти" в нескольких местах налипла и свернулась синяя кровь, кое-где она была отдернута и висела лоскутом, а на железе под ней четко виднелась ржавчина. Воронин кивнул в знак того, что верит, и последовал за Фролом обратно к срубу.

Где-то рядом все дребезжал одинокий кузнечик, не желая уходить на боковую, но вскоре в кустах что-то дернулось, и звук прекратился. И съела кузнеца...

- Матрас-то у меня еще есть, - прервал-таки пятиминутное молчание лесник, - Только вот одеяло еще в прошлом году косолапый утащил. Не знаю уж, на кой ляд оно ему... Но придется тебе этой ночью померзнуть, Юрка. Я бы свое предложил, да кости старые застужу - не разогнусь потом...

- Ничего, спасибо. Я в тайге на снегу спал. Живой пока.

- В тайге был? - с интересом взглянул старик, - А где?

- А шут его знает, где... - скривил лицо Юрий, - На самолете тогда разбился. Худой, как скелет, вышел куда-то на Урал...

Неподалеку хрустнула ветка. Фрол резко остановился, удержав Воронина жилистой рукой, и прислушался. Дул прохладный ветер, пронизывая насквозь легкую куртку, и, закладывая уши, трепал черные волосы. Но темнота выжидающе молчала, отступив назад, за кусты. Лесник сплюнул и, довольно хмыкнув, пошел дальше. Воронин вынул из пачки 'Беломор', задумчиво понюхал, аккуратно положил обратно и поспешил следом за Фролом.

Скрипнула дверь, двое зашли внутрь. Фрол вытащил откуда-то мятый полосатый матрас, постелил на пол, извиняясь, что не может предложить гостю кровать, и, разувшись, нырнул под одеяло.

Вздохнув, Воронин глянул сперва на календарь, потом на матрас, а потом почему-то на рюкзак с парашютом. Хорошо, что сложил неправильно. Можно просто достать и укрыться.

Юрия разбудил Фрол, пытаясь разворошить парашют. В лицо ударил яркий свет, снаружи доносилось пение синиц, редкие перестуки дятла. Воронин нехотя открыл глаза. Погода стояла солнечная, как и вчера.

- Добро-утро. Как спалось?

Юрий с трудом ответил, что нормально. Во рту оставался излишне сладковатый привкус самогона. Оставалось только ждать и верить, что ближе к полудню послевкусие исчезнет, сменившись пусть не зимней свежестью зубного порошка, но хотя бы вкусом соленых огурцов.

- Собирайся. Надо наведаться в Прошкино. Такое стряслось...

Тут Воронин не выдержал и простонал. Он встать-то еле смог бы, не говоря уж о пешей прогулке до этого самого Прошкино. Лесник улыбнулся и объяснил, что идти до деревни не придется, потому что рядом с избой их ожидала запряженная кобыла с телегой. Юрий хотел, было, возразить, что перевозка таких неподъемных грузов, как он, - это эксплуататорство бедных животных, но решил промолчать. Вместо этого, Воронин, кряхтя, приподнялся с лежака, выпутываясь из-под переплетений строп и ткани.

Фрол покачал головой и молча протянул Юрию граненый стакан с мутноватой жидкостью. Воронин нехотя стакан принял, однако пить сразу не стал, просто принюхался. Пахло рассолом. Взбодрившись, Юрий залпом выпил весь стакан. В животе забулькало, во рту образовалось солененькое послевкусие.

- Жив? - усмехнувшись, спросил лесник. Воронин кивнул. - Так вставай, коли жив! Рассиделся тут, ветряная белка... в смысле - белка-летяга.

Воронин послушался. Интересное, конечно, сравнение, - парашютист и белка-летяга. Хотя, по идее, принцип полета один и тот же...

До деревни они добрались за полчаса, - кобыла, которую запрягли в телегу, попалась довольно резвая и вскоре после того как оборвался лес в километре показались несколько сплоченных вместе деревянных срубов. Кое-где виднелись небольшие дощатые курятники. Неподалеку от дороги паслись две коровы, совсем как на детских рисунках - черно-белые в ровненьких и правильных, с точки зрения детской же геометрии, пятнах.

- А что случилось-то? - прервал получасовое молчание Воронин.

- Сейчас увидишь, - коротко ответил лесник.

Рядом со знаком "Прошкино", вблизи въезда в деревню устроился крепко слаженный деревенский мужичок, одетый по-простому. Вокруг него с озабоченным видом шастала старая скрюченная бабка, образующая собой тупой угол градусов эдак сто - сто десять, и что-то возмущенно наговаривала мужичку.

- День добрый, Никаноровна! Здорово, Миша, - крикнул Фрол, спрыгивая с телеги. Было ясно, что лесника в деревне уважали, потому как бабка речь свою прекратила, сместив морщины лица в умилении, и качнула головой, изображая поклон, насколько это вообще возможно при ее незавидном положении. Мужичок же кратко кивнул:

- И тебе не хворать, Фрол.

Его тут же перебила бабка, заводя очередную лекцию.

- Фролушка, на тебя одна надежда. Из лесу тварь кака-то повадилась коров терзать и курами закусывать. Целые-то коровушки молоко давать перестали, дрянь зеленая лезет, а не молоко. Собаки звереть стали: Пахомыча Полкан загрыз насмерть. Тут Мишка вилы точить нес, эта зверюга на него рычит, зубы скалит, но сынок-то не растерялся: вилы вперед выставил. А Полкан как дернется на Мишутку - прямо на вилы - издох быстро, но зубьями чуть-чуть не достал...

Лесник перевел взгляд на мужичка, тот кивнул. Воронин спрыгнул с телеги. В это время бабка продолжала:

- ...Раньше ласковый был, приветливый...А куры! Куры-то не яйца, а камни несут... Фролушка, выручай.

- Юра, - представился Воронин. Мужичок назвал себя и пожал руку. Телега, ведомая немым с рождения пареньком, медленно двинулась в деревню. Лошадь тихо кивала головой, ветер ласково трепал ей волосы на загривке. Старушка, естественно, назвалась Никаноровной и кивнула, изображая поклон.

- Веди, что ли, - вздохнул лесник, - Показывай свою напасть.

Бабка вновь кивнула и повела всех по разбитой дороге, огибая редкие лужи, напрямик к своему покосившемуся домишке. Крыша его была совсем недавно залатана, - видимо, постарался все тот же Михаил. Рядом примостился старый дощатый сарай, - видимо, и курятник и коровник, поскольку в его сторону вели следы копыт поверх многочисленных отпечатков куриных лапок.

Обогнув пару одиноко возвышающихся подсолнухов, Ольга Никаноровна двинулась к сараю, тяжело дыша. В пристройку, однако же, старушка входить не стала, лишь прислонилась возле входа, перекрестилась, плюнула через левое плечо и постучала по дереву. Воронин хмыкнул. Настоящая бабка, - набожна и суеверна одновременно, причем, судя по всему, одно другому не мешает...

Далее Фрола и Юрия повел Миша. Распахнув настежь дверь, ранее державшуюся на одной хлипкой застежке, совсем недавно выломанной. В нос ударил резкий запах гнили, тяжелый и тошнотворный. Воронина передернуло: посредине коровника лежало то, что когда-то было коровой. Брюхо было вспорото, внутренности разбросаны по всему помещению, всюду летали мухи, возмущенные вторжением в свою обитель врага. В двух шагах от вывернутого наизнанку животного лежал не родившийся теленок. Шерсти на нем не было, - она просто еще не успела появиться, тело теленка было измазано синеватой жидкостью. Он никогда не откроет глаза.

Лесник отвращено сплюнул. Оба они знали, кто мог такое сделать. И кто сделал.

- Труп заройте, - сказал Фрол. По-своему он был прав. Негоже мертвым оставаться среди живых, на земле.

Фрол пообещал Никаноровне заехать завтра же и во всем разобраться. По дороге до избы лесника молчали все, слышны были только прерывистые звуки леса, - голоса птиц и шелест листвы.

Рядом с запертым срубом уже пристроились двое: один щуплый, в очках, другой же - усатый - поплечистей, в пилотке времен войны. У обоих висело на плече по ружью. Охотнички.

- Здравь желаю, Фрол Иваныч! - гаркнул плечистый.

- Здравствуйте, - вставил слово очкарик.

Фрол, улыбнувшись, кивнул и, сойдя с телеги вместе с Юрием, побежал открывать дверь. Воронин тем временем знакомился с охотниками. Первый, прожженный интеллигент, оказался студентом Николаем, второй же, тоже студент, - членом исторического клуба Григорием. Деревянная дверь отворилась, и лучезарный хозяин впустил гостей в дом, суетливо побежав в погреб за очередной и, видимо, не последней бутылью самогона. Охотнички дружно потерли руки и выудили из вещмешков банку тушенки и две банки консервированных балтийских шпрот. Фрол в это время вернулся, неся бутыль и головку репчатого лука. Воронин сглотнул. Вдобавок ко всему на столе стояла внушительных размеров банка огурцов, так и не раздавленная вчера им и лесником.

Самогон спешно разлили по невесть откуда взявшимся в таком количестве граненым стаканам. Студенты произнесли тост за советскую науку и добрых заместителей деканов. Четверо сидевших за столом, друг на друга абсолютно непохожих людей дружно чокнулись и выпили. Фрол, закусывая сымпровизированным бутербродом из тушенки и кругляшей лука, поинтересовался, как у гостей с сессией. Интеллигент Николай с уверенностью ответил, что все в порядке: пять-четыре-пять-пять, а Григорий же немного замялся, но все же сказал что сдал, но на три-три-четыре-три. Пока Юрий принюхивался к нанизанной на вилку паре шпрот и отправлял их в рот вместе с куском черного хлеба, лесник вновь наполнил стаканы до ободков. Кто-то вставил замечание про 'между первой и второй...', отчего все, не сговариваясь, тут же приложились к самогону, дабы не нарушать веками сложившуюся традицию.

- Перекур! - провозгласил Юрий, поднимаясь.

На скамье у входа уместились все четверо. Студенты курили 'Космос' и еще что-то болгарское, Фрол смолил самосад, Юрий же тянул непривычно крепкую беломорину. Завелась беседа о футболе, оказалось, что Григорий болел за ЦСКА, Николай же, напротив, за Спартак. Воронин относился к футболу посредственно, но матчи сборной смотрел регулярно, поэтому при некоторых фамилиях, называемых студентами, с серьезным видом кивал или же наоборот - качал головой. С футбола разговор вскоре перекинулся на научную фантастику. Кто-то почитывал Варшавского, кто-то скандировал Снегова 'Люди как боги', вставляя при этом фразы из Горького 'На дне' - 'Все для человека, все ради человека'. Юрий Горького отрицал, поскольку еще в школе не мог осилить автобиографическую трилогию, за что тогда же получал пачками двойки по литературе.

На писателях разговор остановился поподробнее, но вскоре сам собой перетек в философские изыскания насчет светлого будущего. Докурив, четверо поднялись со скамьи и зашли внутрь, где продолжили уничтожение мутноватой жидкости. Спустя три стакана студенты распрощались, и, не в первый раз спросив у лесника дорогу на город, вышли, оставив Юрия наедине с Фролом. В комнате воцарилась тишина, в которой слышно было лишь только то, как лесник разливал самогон.

- Тут у нас эта, как ее...аномалия, - буркнул он, завязывая новый разговор, и, видимо, на серьезную тему.

- То есть?

- Шастал тут две недели назад один типчик, - сказал Фрол, накалывая на вилку шпротину побольше, - Мелкий такой, мрачноватый, в кожаном плаще. Ко мне зашел - представился ученым. Фило... фуло... Уфологом, вот. И говорит... - лесник опустошил стакан, - И говорит, дескать, тут у вас аномалия какая-то. Компас дохнет. Просто берет и дохнет - стрелки загибаются. Всего он не рассказывал, зато и про человечков словом обмолвился. Говорит, они сюда изучать прилетели. Ищут чего-то. Что-то потеряли и ищут. Я ему еще тогда не поверил - не видал человечков еще. А сейчас, думаю, правду говорил фуфлолог этот, чистую правду. Говорил, что фотография у него есть тарелки и человечков. Ходит, ищет. То, что они сами ищут.

Налили еще, вместе выпили и закусили огурцом.

- А еще, говорил, - продолжил Фрол, - Что они облик человеческий принимать умеют. И шпиёнов шлют всюду, куда только могут. Чтобы втиснуться в доверие да и выведать все, что человек знает.

Воронин скептически посмотрел на шпротину, поелозил ею в масле, после чего положил на хлеб и отправил в рот. Вот это уже чистейшей воды фантастика. Опустошив стакан, Юрий понял, что не все в организме хорошо. Что-то лишнее. Лесник же тем временем пододвинулся поближе и говорил уже совсем тихо:

- Думаешь, легко здесь, в лесу? Каждую ночь сплю с "маузером" времен гражданской. Чувствую: придут они за мной. Рано или поздно придут. И наизнанку вывернут.

Юрия тошнило. Фрол вдруг разом нахмурился, резко отодвинулся, сдвинув брови.

- А ты сам часом не человечек?

- Я?

- Да, ты, не бабка ж моя! Ты - человечек?

Воронин молчал, не в силах выдавить слова.

- Отвечай, собака, когда спрашивают!

- Я, Юрий Алексеевич Воронин, человек...

Фрол выхватил откуда-то сбоку финский нож и всадил его в стол, прямо перед Юрием. Как раз между пальцами руки.

- Вену режь. Посмотрим, какой ты человек.

Перед глазами все поплыло. Фрол тянулся куда-то за пазуху, ожидая действий Воронина. Юрий осторожно взял нож, перевернул его в руке и полоснул по запястью. Ручьем хлынула синяя кровь, заливая все на столе - хлебные крошки, капли масла, бутерброд с тушенкой.

- И кто ты теперь? Человек? - с издевкой спросил лесник. Юрий поднял на него глаза. В руках Фрол сжимал 'маузер', дуло которого было направлено на Воронина.

- Я, Юрий Алексеевич Воронин, чело...

Тишину леса прервал выстрел, всколыхнув устроившихся на ночлег птиц.

25 мая 2006г.