Содержание

Из цикла "Три окна"

Первое окно выходит в поле

Поле наших самых юных дней

В этом поле... не бывает боли

И на все готовый есть ответ...

Андрей Макаревич "Три окна"

- Венька! Венька, вставай! Ну-у Венька, протии-ивный, ты же на речку меня взять обещался! Имей совесть, шевели ногами: умываться, завтракать и айда бегом!

Этот Машкин вопль, сладкая музыка для моих ушей, мне не надоест никогда. Если слышу его - значит, я дома. Значит, буду рыбачить с младшенькой сестренкой и ловить раков у глубокого откоса рядом с омутом. Потом мы с ней, вволю накупавшись и погревшись на солнышке, будем лопать на веранде спелый красный арбуз и хохотать над рыжей кошкой Сонькой, которая, глупая, все ловит мух вместо мышей. Будем прятаться в высоких, пожухлых от непереносимой жары бурьянах от строгой бабы Светы, когда она захочет погнать нас с Машей поливать огород.

Сегодня мы, втихомолку переругиваясь и подпихивая друг друга локтями, читаем в зарослях "Графа Монте-Кристо". У меня к концу книжки щиплет в носу, а Машка заливается горючими слезами в три ручья. Ее нос опух, рожица покраснела, как свекла, и она больше похожа на водяную или русалку, чем на мою любимую сестренку. Я поддразниваю ее, потихоньку утирая свои подозрительно блестящие глаза.

А вокруг лето моего самого лучшего дня жизни. Цветут желто-горячие подсолнухи и лиловые мальвы. Запыленный Шарик лениво тявкает на разомлевшую на Машкиных коленях Соньку и горделиво кладет на мою хилую многострадальную ногу старую обгрызанную костомаху.

Вот-вот придет с работы мама, и мы пойдем в сад пить дымящийся травяной чай с бубликами и трубочками со сгущенкой. Стол завален яблоками, грушами и сливами. Крупные переспелые абрикосы дразнят слегка кисловатым ароматом. Малина в виде варенья уже законсервирована, и мы с удовольствием вылизываем остатки на дне банки. Мама будет яростно отнекиваться от трубочек и подкладывать нам в блюдца побольше сладостей и меда.

Когда совсем стемнеет, мы с Колькой, Серегой и Мишкой поедем в ночное. Мама меня точно отпустит, раз уж папа позволил.

И будут вздыматься к небу огненные искры света, костер будет с глухим стоном дарить свои яркие слезы сестричкам-звездам. Будут петь печальную песнь уходящего лета невидимые сверчки и кричать друг другу и всему миру о своей неземной любви громогласные квакушки. Будет подниматься сероватый туман над речкой.

Вдалеке плещется крупная рыба, жируя на богатом летнем прикорме. Где-то пасется пара подгулявших молодых бычков. Время от времени натужно дребезжат их огромные колокольцы. Рядом с рогатыми наверняка дремлет сонный коровий пастух, не чета нам, бдительным лошадиным сторожам.

За речкой изредка взревет мотоцикл с коляской, возвращая молодежь с дискотеки в соседнем селе. Иногда слышен пронзительный собачий лай и громкие голоса. Мы сидим, раскрасневшиеся от костра и гордые. За поясом у каждого длинный кнут, знак священной сопричастности к уважаемой профессии. На рассвете солнце приласкает тела подпасков и табун смирных сельских работяг оранжево-красными лучами. Торжествующие, мы вернемся верхом на лошадях домой...

- Нам пора уходить, - искалеченная, покрытая боевыми шрамами волосатая лапа-рука Фингуса трясет меня за плечо. - Скоро утро. Нельзя оставаться на Аранвейнском поле днем. Кто сделает хоть шаг на него при свете дня - погибнет.

Я недовольно мычу. Оставьте меня, я и так дома!

- Нет, Вен, придется уйти. Ты у нас последний нормальный мужчина на этой обезумевшей от волшебства земле. Ты вернешься сюда в следующий раз. Ночью. А пока... Вставай, командир! У нас много дел.

Я открываю глаза. Узкоглазый гном Пашка, темный эльф д'Арк с кошачьим лицом и Васька-орк вповалку лежат вокруг Соньки-дракоши. Она, мурлыкая, сладострастно облизывает свой чешуйчатый хвост. Гоблин ака Мых уже проснулся и меланхолично шлифует клинок, сделанный из древней тракторной рессоры. (Будем надеяться, что не на меня. Во гневе и во хмелю он им дерется отменно. Недавно они с Огненным Фредом и оборотнем Сорокой лихо махались по пьяному делу. Тогда пострадали все, окромя зачинщиков. Повезло еще, что на грохот не прискакал кто-то из гоблинаторства Дедюх или из клана железных птиц. Не то и небу сразу стало бы жарко).

Машка парит над деревьями, уныло рассматривая стальной маникюр - никак не привыкнет к телу гарпии. Сладкоречивая сирена Леночка, моя первая школьная любовь, эротично потягиваясь, чешет колдовским гребешком белокурые волосы. Ее длинный рыбий хвост ниже тонкой талии несколько портит начальное приятное впечатление.

Шарик, зло подвывая, точит когти на валуне, что лежит скраю поля. По огромному мохнатому телу "песика" прыгают блохи размером с воробья.

Сегодня с нами нет Арабеллы и Оли Грайщиковой. Арабелла обиделась на Варта за белую мышь, которую коварный змеевидный некромант наколдовал ей прямо за шиворот, и улетела в гнездо к своим феям, а Олю задержали дела маленького поселения Сен-Питер, что возле Аффендахского водопада. Она, как образованная девушка и высокочувствительная кошка-ирбис, работает у них на полставки шерифом, мировым судьей, налоговиком и нотариусом. Должен же хоть кто-нибудь в этой гоп-компании регистрировать браки-разводы, пугать кутузкой и вымогать налоги!

Язвительный Йотун разыскал себе пару и выстроил роскошный деревянный дом высоко в горах (до сих пор неизвестно, с кем теперь прежняя фифа мадмуазель Ласточкина - тонкости семейной жизни и размножения йотунов людской науке неизвестны).

Очкастый кентавр Петя Рингсон ускакал с ланью Ирэен исследовать далекие земли. С тех пор ни ответа, ни привета.

Многие из тех, кто еще совсем недавно были с нами в эти тревожные летние ночи, на сегодняшний день или погибли, или смирились с полной опасностей и сюрпризов жизнью мутантов-нелюдей. Тех, кто умер, гораздо... гораздо больше. Наши шаманы и маги вещают, что души умерших стали красными цветами на Аранвейнском поле.

Не верю. Если меня ждет участь опийного цветка среди других маков и васильков, лучше я стану частью нашей земли и воды. Кажется, вся эта проклятая магия не смогла изменить их, в отличие от нас. Чисты земля и вода. Не затронуты камни и ледники, леса и поля. Кроме Аранвейна. Кроме зверей и птиц, живущих на земле.

Мы садимся верхом на Соньку и на Шарика и уезжаем прочь с благословенного и проклятого Аранвейна. Дары местным духам - кувшинчики с ягодами, цветные кусочки ткани, несколько горстей зерна и мешочек с желудями - оставлены нами на краю поля.

Уже завтра мы будем далеко отсюда. Машка отправится на поиски других крылатых бестий. Я желаю ей счастья и не стану задерживать на этом пути.

Наш маленький отряд будет пробиваться вперед, к югу. Говорят, там мертвые Земли; говорят, там в первой и последней битве с магами полегло много взрослых; говорят... Мало ли что говорят. Мы этому уже давно не верим.

Я так точно.

Не верю, что магия вернет наших взрослых. Не верю, что будет как прежде, лишь надеюсь - так сильно как могу! - что найду хоть одну нормальную девчонку. Может, тогда среди мутировавших эльфов, орков, драконов и огров останется хотя бы немного, совсем чуть-чуть обыкновенных людей. Когда найду обычную девчонку, я украду ее у кого угодно - у гномов, эльфов или огров. Отобью хоть у самих драков. Наши ребята обещали помочь - мы давно о том договорились.

Когда найду человеческую девушку, я стану ее любить и лелеять.

Когда мы отыщем ее, я буду носить ее на руках и каждый день сам расчесывать ей волосы. Буду охотиться для нее и защищать. Буду помогать потрошить дичь и отгонять хищных фавнов. Она будет печь мне картошку и рыбу, вязать носки и чистить к обеду молодильные яблоки. Еще... рассказывать сказки нашим детям.

Если.

Если найду...

А пока... вот уже пятнадцать лет мы с одноклассниками один месяц в году собираемся на Аранвейнском поле, где синие васильки чуждой магии встречаются с алыми маками крови людей в густой дикой ржи, и видим сны о том, как было прежде. Аранвейн - это единственное, что у нас осталось. Наша память. Наша мечта. Наша надежда.