Кв. 34
10:28
Ночь легла возле её глаз прозрачной нежной тенью, а в апельсиновом утреннем свете её лицо стало чуть детским и трогательно незащищенным.
Проснувшись, он смотрел на спящую и любовался ею.
"Какая она красивая", подумал он.
В солнечном луче, как мошка в янтаре, застыла пылинка.
Он подвинулся поближе, вгляделся в тепло-медовое от сна, милое лицо.
"Какая она красивая!" подумал он, и ему захотелось поцеловать женщину.
Она сонно ответила на его поцелуй, не разжимая сомкнутых губ.
"Я люблю ее", подумал он.
"Надеюсь, он не почувствовал запах", подумала она.
По утрам у нее плохо пахло изо рта.
Кв. 51
13:30
Валентина сидела за столом вместе со своей мамой и обедала. На работу она сегодня не пошла - приболела. Ее мама, получавшая пенсию, работала на том же предприятии, что и Валентина, но как пенсионерка на работу ходила не ежедневно.
На кухне было просторно, светло. Белая тюлевая занавеска не мешала свету падать на чистый, чуть потертый, линолеум на полу, голубой кафель у раковины и белый с красным кухонный стол. На окне цвела фиалка.
За обедом разговаривали мало.
- Сейчас поедим, посуду помою, а потом постираю, - сказала мама. Помолчали.
Валентина поставила чайник.
Работа не занимала Валентину. Она жила с мамой, смотрела телевизор, выписывала журнал "Здоровье", и никуда особенно не стремилась.
Вчера Валентине опять приснился маяк, старый маяк на проржавленных сваях, у которых бурлило и пенилось темное шумное море, и проходившее мимо ярко освещенное судно, которое появилось из темноты, приблизилось, замедляя ход, и чуть помедлив у маяка, набрало обороты и ушло в никуда. Сон этот Валентина не любила.
- Опять корабль снился, - сказала она.
- Переела на ужин, наверное. Тебе жирное нельзя. - ответила мама.
Кв. 24
14:17
Лена узнала, что ее муж ей изменяет с их начальницей, седой Ларисой. Когда шок отступил, Лена отправилась к свекру, просить защиты.
Свекра, Василия, главу семьи и городского университета, почитали и слушались, и Лена надеялась, что он образумит своего сына.
Василий внимательно выслушал Лену, а потом сказал:
- Двух человек окунули в выгребную яму. Один вылез человеком в дерьме, второй - человеком в гневе.
На этом он счел разговор законченным и вернулся к работе.
Лена шла домой и думала над мудрыми словами свекра. "Двух человек окунули в выгребную яму. Один... Выгребная яма!", вдруг осенило ее.
Она зашла домой, взяла деньги из отложенных на отпуск, потом пошла в парфюмерный и купила флакон духов, какими всегда пользуется седая Лариса, разлучница.
Сейчас, вернувшись домой, Лена поставит купленные духи на место освежителя воздуха в туалете. Женская интуиция подсказала ей механизм, над открытием которого бился академик Павлов. Привлекательности седой Ларисы скоро будет нанесен непоправимый удар.
Велика сила мудрого слова.
Кв. 45
16:28
На лестничной клетке шумели. Женя услышала голос мужа. Тот громко распекал кого-то, но всерьез не сердился. Когда ее муж бывал сердит, он, наоборот, понижал голос и говорил тихо.
- Абеев, кто там? - окликнула Женя мужа, но он не ответил.
Женя сделала звук у телевизора погромче, но потом ей стало любопытно, и она вышла в прихожую посмотреть, кто пришел.
На площадке стоял её муж, крупный, крепкий, как хороший щенок американского бульдога. Даже в домашних спортивных штанах Абеев выглядел импозантно и внушительно. Он обращался к незнакомому, испуганному коротышке в старомодных ботинках. Говорил громко, уверенно и свысока.
Заметив жену, Абеев приосанился и включил в речь саркастические нотки. Распекаемый коротышка тоже слегка расслабился и показал глазами, что ценит юмор.
Женя подумала, что это человек из домоуправления.
Что такое домоуправление Женя представляла себе неясно. Такими вопросами, слава богу, занимался ее муж. Абеев умел командовать, заставлять, ругать и поощрять. Всем этим он занимался на работе, в компании, которую сам создал, а в свободное время, на сдачу, заставлял и поощрял официантов, продавцов, кассиров, парковщиков.
При виде невзрачного посетителя, Жене стало скучно, и, не вникая в красующуюся сарказмами речь мужа, она собралась вернуться в комнаты. И когда она уже прикрывала за собой дверь, в глаза ей вдруг бросился браслет на запястье коротышки из домоуправления. Циркониевый браслет, из тех, что носят "от давления".
Абеев все декламировал. Женя посмотрела на большую спину мужа, и подумала о том, как маленький тихий мужчина средних лет, которого сейчас заслоняла собой эта широкая довольная спина, ходил покупать себе браслет от давления. Наверное, его мучили головные боли.
Женя вернулась к телевизору, просмотрела рекламный ролик с бегающими детьми и горько заплакала.
Кв. 69
17:10
Из темного коридора была видна комната и покрытая тряпьем кровать, на которой лежал одетый по-уличному мужчина.
Он мелко дрожал, дышал хрипло, постанывал и неловко вытирал слезящиеся глаза заскорузлыми потрескавшимися пальцами, черными на концах.
В комнате стоял грязный запах алкоголя, недопереваренной пищи и нечистого тела.
Лежащий переменял положение, прятал голову в руки, бурлил носом. Он сам не знал, спит он или нет.
Зазвенел ключ, тихо щелкнула входная дверь, и в прихожей завозились. Долго шуршал пластиковый пакет. Потом что-то стукнуло и смолкло. Зажегся свет. Квартира стала жилой.
Лежащий перестал перебирать ногами и вздохнул, дрожь начала отпускать его.
Когда в комнату зашла пожилая женщина, он спал, храпел прерывисто и мычал во сне. Женщина прошла к окну, отодвинула цветочный горшок, раскрыла форточку.
Землистое лицо спящего с прилипшими ко лбу и щекам нестрижеными волосами ничего не выражало. Поверх испачканного землей пиджака, он укрывался байковым одеяльцем в голубой горошек.
На шкафу стояла черно-белая, увеличенная фотография ребенка: мальчишка лет семи изо всех сил старался не рассмеяться, пока его снимают, но наморщенный нос и брови домиком хохотали.
Женщина вышла из комнаты. Начинались "новости".
Кв. 20
19:01
Наступила та пора суток, когда земля покрывается светящимся тюлем, как на спутниковых снимках из космоса, и только океаны остаются темными. Перед Маришей таким мировым океаном лежала неосвещенная лестничная клетка. На ощупь Мариша отперла обитую коричневым дверь с поблескивавшими двойкой и покосившимся нулем, поправила нолик и вошла.
На нее тепло пахнуло домашним ванильным запахом. Мариша нажала на выключатель, и осветилась прихожая и уходивший из нее в темноту коридор. Свет медово отражался в темном паркете и, проникая через раскрытую дверь еще не освещенной комнаты, очерчивал там причудливые тени.
Мариша прошла и, привычно щелкая выключателями, осветила квартиру. Выходящие во двор окна загорелись янтарными прямоугольниками. Снаружи, на фоне освещенных окон, вилась арабеска из голых веток старого тополя.
Умывшись, Мариша забралась в любимое кресло. Вечерние тени бархатно ложились по стенам, на раскрытую книгу в ее руках топленым молоком лился свет от лампы. Мягкое и теплое чувство уюта ластилось к Марише, как домашняя кошка.
В сумерках сладко было думать о любви, таинственной, еще не знакомой. О чувственных взглядах, прикосновениях будто случайных. В позвоночнике у Мариши заныло, как будто тронули струну смычком.
В сливочном вечернем полумраке царствовала душа, это было ее время. Днем же душа пряталась как прячутся с авророй дриады в древесных стволах. Днем Марише все напоминало и её тридцать четыре года и девяносто два килограмма веса и то, что она еще не целовалась по-настоящему.
Но сейчас, слава небесному анестезиологу, Мариша не ощущала ни возраста, ни веса, и переживала чувства, которые знают девочки с узкими плечиками и трогательно незащищенными голубыми жилками, просвечивающими на тонких запястьях.
Хорошо Марише.
Кв. 115
19:14
По телу девушки пробежала первая судорога сладкой, чуть с горчинкой, дрожи.
Всхлип- вздох.
Удовольствие накатывалось откуда-то снизу, изнутри, проходя по телу, останавливая дыхание и сжимая желудок, и стремилось вырваться наружу, разрывая тело на осколки мурашек.
Ор-ор-оргазм.
Поросший желтенькими цветочками, пик наслаждения.
Девушка внимательно посмотрела в кастрюльку, сравнивая содержимое с количеством съеденного.
Ее тело еще дрожало от того удовольствия, которое она испытывала, вызывая у себя рвоту. Но напряжение уже спадало, уступая чувству приятной усталости и очищения.
Стоматолог, к которому она пошла из-за того, что у нее вдруг начали очень портиться зубы, задал ей несколько вопросов, а потом вызвал ее родителей и сказал, что у нее анорексия, расстройство пищевого поведения, психическая болезнь и все это вместе.
К счастью, родители ему не поверили. "Мы будем на вас жаловаться", сказала мать, "Наша Катерина отличница и спортсменка, а не психопатка".
"Вашу Катерину надо спасать в стационаре", - сказал стоматолог.
Но ей повезло. Она вернулась домой. Сперва она боялась, что родители поверят врачу, но все было как всегда. В большой комнате работал телевизор. На кухне звякали вилки.
В углу комнаты, за шкафом, сидел черный черт и грозил ей пальцем.
Кв. 109
19:22
У Сони был день рождения. В шесть вечера к ней пришла ее подружка из соседнего подъезда, а шесть с четвертью две одноклассницы.
Стол уже был накрыт. Сонина мама помогла девочкам разлить напитки, сказала первый тост (одноклассницы шептались и хихикали) и ушла в другую комнату.
В полседьмого прозвенел звонок, залаяла Сонина Бабочка, и к девочкам присоединились Петька большой и Петька мелкий. Сразу стало шумно. На шум зашла соседка из сто десятой, ее пригласили к столу, она молча согласилась, молча присела, начала молча есть, и не прекращала до ухода.
Ели и пили бестолково. Что-то пролили. Петьки еще не закончили горячее, а одноклассницы начали есть торт. Свечки, которые поставила мама, вытащили и начали втыкать в хлеб и в курицу, и в цветочный горшок. Соседка из сто десятой ела и горячее, и торт одновременно.
Потом одноклассницы взяли из-за стола блюдечки со сладким, сели на Сонину кровать и секретничали друг с другом. А оба Петьки клеились к Сониной подружке из соседнего подъезда, уговаривали ее танцевать с ними и уронили магнитофон.
За столом остались Соня и молчащая соседка из сто десятой. На Соне было синее бархатное платье. Соседка собрала со своей тарелки последние кусочки, молча, рассматривая Сонино платье, прожевала, проглотила и спросила:
- Выйдешь сегодня во двор?
Соня кивнула:
- Только после праздника.
Тогда соседке, которой вдруг стало почему-то жалко Соню и ее синее бархатное платье, захотелось сказать ей что-нибудь доброе.
- Давай потом свечки зажжем, - сказала она, - После праздника.
Кафе, вход с торца.
19:38
Блондинка - блядинка, в кафе, за столиком напротив, с фарфоровым взглядом и кукольной душой, с розовым пузырьком бубльгумной попки и грецким орешком неспелого мозга наверняка обдумывала новую диету, угадал он.
По всему выходило, что оптимальным числовым коэффициентом похудания в сутки будет тридцать три и три в периоде, решила она.
Счет, пожалуйста.
Кв. 105
20:18
В квартире было жарко как в детстве, когда после ледовых горок приходишь ужинать на кухню. В старом, еще советском, коричневом полированном столе отражался круг света от лампы.
Сергей Петрович, писатель, сидел за столом и обдумывал, как кратко описать настоящую любовь, чтобы сразу задать настроение. Как включить романтику одной фразой.
"Romantique, romantique", - с ударением на последний слог бормотал Сергей Петрович, начиная писать.
"После долгого зимнего дня, ломким синим морозным вечером, двое пили чай дома в оранжево-жаркой комнате, успокоенные теплом и друг другом".
Сергей Петрович перечитал написанное и добавил:
"Это было похоже на смерть".
Сергей Петрович задумался. Он хотел вдуматься, что любви отдаешься как сну, когда устал, но мысль о смерти отвлекла его. Он хорошо помнил как, лет пятьдесят назад, он, тогда еще подросток, жалел их соседа по коммуналке, жильца справа, старого деда, и думал, какое это, должно быть, отчаяние - жить в таком возрасте, ждать смерти и знать, что ничего больше важного не произойдет уже, и ничего не имеет смысла.
И жилец, который зачем-то вставал рано с утра, делал зарядку, много читал и работал над какими-то записями, вызывал у него чувство отчаянной бесполезности.
Тогда тому деду было, наверное, меньше лет, чем сейчас Сергею Петровичу. И у него не было рака легкого, как у Сергея Петровича. "Нет, умереть не страшно", сказал Сергей Петрович лампе, "Страшно умирать".
После долгого зимнего дня, ломким синим морозным вечером, двое пили чай дома в оранжево-жаркой комнате, успокоенные теплом и друг другом. Это было похоже на смерть.
Кафе, вход с торца.
20:30
У Лизы заплетена коса. На бедрах, поверх джинсов, русский вязаный платок. Она выглядит теннисисткой из далекой России, и Мисс Калифорнией одновременно. Напротив, за столиком, ее подружка, Алсу.
Алсу рада поговорить с Лизой. Последние полгода Алсу говорит о К.
К. был нежный, трепетный и трогательный. И отношения у них с Алсу были нежные и трепетные. Пока Алсу от него не ушла.
- Это была не любовь, Лиза, "не-любовь". Но я была по уши в этой нелюбви. Я была вся в ней.
История отношений Алсу и К. включала обмороки, признания, стихи и ночные кошмары. Ключевые слова были: аддикция, дырка в башке и эксклюзив.
- У нас были эксклюзивные отношения. Эксклюзив!
У Алсу длинные волосы, пальцы, ногти, ноги и каблуки. Слово "эксклюзив" ей идет.
- Я теряла сознание, вес, друзей и работу. Но я не теряла нашего с ним времени - даже почти не спала. Все время хотелось быть вместе. А потом я ушла. - Алсу говорит спокойно и раскручивает на столике свой телефон. С ее ногтей подмигивает Сваровски.
- Это была зависимость. Потом всегда наступает ломка.
- Стразы. - отмечает Лиза.
- Слезы! - улыбается Алсу, выпрямляя пальцы и рассматривая хрусталики в своем маникюре, - У меня теперь везде слезы. В разном формате.
Хрустальные капельки дрожат на ее пальцах, она улыбается.
Расставанию с К. уже седьмой месяц. Алсу помнит, сколько дней назад и в котором часу пришел его последний смс, и что дословно там было написано. Она помнит, что на ней было надето в день их последней встречи, и что К. сказал, прощаясь. Она помнит точное время его последнего неожиданного телефонного звонка и каждый день в 17:48 немножко надеется, что, может быть, он позвонит опять.
Алсу любит это кафе, потому что несколькими этажами выше, над ним, снимает квартиру К., и можно надеяться встретить его и бояться.
- Мы никогда не ссорились. А потом мы расстались. И теперь вот я иду, еду, вокруг люди, машины, а мне как пустошь асфальтовая вокруг. Аэродром. Нет, скучный индустриальный полигон. Маетно, тоскливо. А иногда такое отчаяние нахлынет... Вообще, отчаяние все время тут. Висит как заставка на десктопе.
Алсу откидывает с плеч волосы, и Лизы ощущает тонкий приятный запах кондиционера и духов.
- Наши отношения с К. были такими ценными, важными. - говорит Алсу, - Это было что-то значимое для меня. Я это чувство ношу внутри как цветок. Ношу цветочек такой в себе, берегу. Яркий такой, тропический цветочек, знаешь, с зубками.
Алсу приложила руку к груди, как будто прикрывая жгущий ее изнутри огонь от ветра.
Лиза на секунду представила себе, что у всех сидящих за столиками в кафе виднеются, толкаются под ребра свои сувениры. Того щиплет беззубый тролль с сиреневыми волосами, другого жжет горячая картофелина, у этого в груди колышется длинное птичье перо, а у Алсу цветок с пульсирующим красным зубатым зевом.
К. был талант, лузер, лучший мужчина вселенной и гей. И то и другое не наверняка. Хотя то, что не наверняка - это тоже не наверняка.
Алсу говорит, - Я в жизни не включалась ни в какую "любовь" так, как в эту "нелюбовь".
Лиза допивает кофе. Ей пора. Вечер только начинается. Выходя на улицу, она всматривается в прохожих и пытается представить, что сидит у них в солнечном сплетении: нудный шмель как в летний полдень, смятые салфетки в столовской мусорке, липкая чашка горячего шоколада с ободком губной помады по краю.
А у нее самой, у Лизы, длинная зимняя улица, мигающий фонарь и две колеи с землей и следами протекторов уехавшего BMW.
Кв. 40
21:45
"Я знаю тебя меньше, чем думаю. Однако я знаю, что я знаю тебя меньше, чем ты думаешь, что я думаю. Так, осознанная мной моя безоружность стала моим, неосознанным тобой, оружием", писала она позавчера.
На следующем свидании, сегодня, он ее трахнул.
"Наконец-то", обрадовалась она. Она давно этого ждала.
Сейчас же ей желалось, чтобы он поскорее ушел. Хотелось спокойно принять душ, а потом сесть на кухне, нарезать хлеба и колбасы, есть руками и болтать по телефону, а потом выкурить сигарету. А он, как назло, казалось, намеревался остаться у нее на ночь.
"Ну ладно", - сказала она, явно зевнув.
"Выгоняешь меня что ли?", - удивился он, но не обиделся: "А мне вообще-то сегодня некуда. В общежитие уже не пустят сейчас".
Она посмотрела на его длинное кошачье тело, мужественное лицо, и постаралась вызвать в себе недавнее чувство включенности, желания и симпатии. Прошло полминуты.
"Мне по фиг", - наконец, сказала она, - "Вали, давай".
Кв. 7
22:20
Темная комната, освещаемая только белесым светом монитора.
В светлом пятне девочка лет двадцати, тень под ключицей, босые ноги. Рядом бутылка шампанского за шестьдесят рублей.
Девочка знакомится по интернету, на сайте знакомств. Всматривается в монитор напряженно, как в лобовое стекло на скорости.
Сидит давно. Отпивает шампанское из горлышка, нравится сама себе. Бутылка уже пуста наполовину. Уже не помнит всех, с кем разговаривала сегодня.
Были мальчики-мопеды: "Превет дивчёнки", ребята-ВАЗ: "Как тебя зовут" и мужчины-Волги: "Предлагаю познакомиться, как тебя зовут".
Были и пациенты: "Я одинокий странник, ищу дорогу к храму".
Встречались пропойцы и проходимцы, шулера и шушера.
А потом встретился сообщник. "Сообщниками" девочка и ее подруги характеризовали правильных мужчин, близких по духу, понимающих, единомышленников, каких они еще не встречали. (Вадик не считался, он оказался педиком).
"Какая ты?", - спросил сообщник.
От выпитого у девочки началась икота.
"Я девочка-апрельский-месяц", - красиво ответила девочка и икнула, "Я девочка-лесной-демон". Она опять икнула и почувствовала запах шампанского.
"Мое тело как спелая кисть винограда", - писал сообщник, "Оно хочет извергнуться вином".
Тут девочка, допив шампанское - последние глотки шли через силу - поняла, что ей необходимо освежиться, и лучше, если это произойдет не здесь. Она вскочила и скрылась за дверью ванной, откуда донеслись характерные звуки.
На экране появилось следующее послание от сообщника: "Не кусали губ, не целовали рук", на которое ответа сообщник не получил, и написал второе: "Ау, ты где?". Через еще несколько минут ожидание утомило его, и он замигал текстом: "Не ломайся сучка".
Потом он ушел.
Так закончилась та история любви, о которой историки-современники написали трилогию с эпилогом, мэтры оспаривали право поставить пьесу на главных сценах академических театров, а американская кино-академия распалась за дальнейшей ненадобностью. Нобель и Гонкур пришли за автографом лично.
...Слегка побледневшая, девочка вышла из ванной. Выйдя, она прочитала сообщения, ответила сообщнику: "Пошел в жопу", выключила компьютер, убрала пустую бутылку от шампанского и легла спать.
Кв. 02
22:55
У Иры гостит Леша. "Ухажер", как говорила покойная Ирина бабушка.
Ира и Леша попили какао. Присели на диван в большой комнате. Для себя делают вид, что смотрят видео. Тихонько разговаривают. Соприкасаются ресницами.
Леша снисходителен и великодушен. Он подтрунивает над Ирой, и она ощущает себя маленькой девочкой. Ира в восхищении.
Леша занимается боевыми искусствами и метает ножи. Так же ловко и уверенно, с нежной силой, он обнимает Иру, перебирает позвонки на ее шее, и Ира улыбается и закрывает гла...
Вдруг отталкивает ее Леша. Распахивает Ира глаза.
Леша вскочил, стоит подле, как слепой пойнтер на тяге. Сморгнула Ира, и вырисовался вдруг грохот у входной двери. Удар, удар. Удар. Кто-то напалмом выносит подающуюся дверь, и не теряет ни секунды.
Леша метнулся в коридор, потом назад (удар!), потом вообще прянул куда-то вбок, стукнулся о притолоку и оглушительно зашептал:
- Тихо!
Ира встает, берет телефонную трубку (удар!), не соединяя, набирает 02 и кладет палец на зеленую кнопку вызова. С трубкой наизготове, она на цыпочках подходит к сотрясающейся входной двери и выглядывает в глазок.
На заднем плане коридор трусцой пересек Леша и скрылся в детской.
Посмотрев в глазок, Ира распахивает дверь:
- А ну-ка вставайте!
У ее ног, сбив в чижик коврик "Добро пожаловать", сплелись Митька и Лелька - близнецы со второго этажа, еженедельно оспаривающие право первородства и бытовых льгот.
Ира немногословна:
- Вставайте и пошли вон. Спать пора.
Близнецы последовали сей лаконичной рекомендации и, пиная друг друга, удалились.
Ира положила телефонную трубку на место, выключила видео, и пошла поставить чайник. На кухне к ней присоединился Леша.
- Иронично! - смеялся он, - Комедия положений.
Оказалось, после ярко освещенной большой комнаты, он не сразу сориентировался в темноте малознакомого коридора. К теме ночного видения Леша стал рассказывать, как он тренировал периферическое зрение, сидя в темноте без света:
- Даже в туалет надо ходить на ощупь. Только так. По часу в день, минимум.
-Давай чай здесь попьем, - предложила Ира. Досматривать фильм не хотелось.
Кв.07
23:05
Из-под закрытой двери, в темный коридор, где стояли санки, и спал кот, мелким желтым песком тек хрипловатый голос настраиваемого радиоприемника, сквозь покашливания которого, южной мелодией, пробивались солнце и горячий запах каменных тротуаров.
Митька сосредоточенно, закусив губу, крутил ручки потертого радио. Лелик сидел рядом и напряженно наблюдал, как колдовал над приемником брат.
Поблескивала в темноте черная с серебряным ободком ручка настройки, и комнату заполнял соленый жаркий ветер, приходивший с моря и затихавший в узких, выложенных расписной плиткой, улицах, между разноцветных тенистых стен.
Митька на минуту переставал крутить ручку, и братья прислушивались к звукам, доносившимся издалека, оттуда, где сейчас собирались ужинать, покрывали деревянные столы цветастым платком, ставили корзинки с хлебом, маслины и мягкий сыр, а ниже, у моря, уже зажигались огни, и с каждым новым огоньком в звучащий за домом хор цикад, вступал следующий сверчок, и впереди была разноцветная, разноголосая ночь.
Лелик вздохнул: "Нет, это не бортовая частота. Дай, теперь я поищу". Нащупав круглую ручку, он покрутил ее влево. Побеленный низкий дом на холме и поющая ночь, покачнувшись, побледнели, закашлялись и исчезли.
"Ищи, ищи", шептал Митька, всматриваясь в темноту, "Вдруг они сейчас передадут сигнал".
Лелик медленно вращал ручку. Радио поскрипывало и шипело. Братья, съежившись под потолком на втором этаже их двухъярусной кровати, искали, ловили сигналы потерянных в чужих морях судов и сбившихся с курса слепых самолетов.
С тех пор как писатель из сто пятой рассказал Митьке и Лелику о случайно-принятых сигналах SOS, и подарил черную коробочку АМ-приёмника с двумя круглыми ручками, серебряной антенной и окошком в дырочку, комнату братьев по ночам полнили то измороженные осенние аллеи с вырезанными на скамьях датами прошлого века, то грустные серые реки, то чужие города.
Митька и Лелик, стукаясь коленками, крутил ручку. Где-то сейчас, в темных водах медленно шли суда, ночные моря сливались с черным глубоким небом, и все было тихо, все спокойно.
Не спят Митька и Лелик, дежурят.
Кв. 77
23:08
Наташа завернулась в плед, так, что только немного виднелись ее прозрачные плечи и тонкая шея с трогательно бьющимся слева пульсом, достала блокнот и написала:
"Дрожащая (от страха ли?) девочка: "ах, он может сделать со мной все, что захочет" и ее пубертатная мечта, смуглый красавец с властным и насмешливым взглядом: "не бойся, я тебя не обижу и не унижу", как инь и янь, как архетип сильного мужчины и желанной женщины.
Силой власть только похотлива, а сексуальна власть выбором, который эта сила дает. Выбором между насилием и снисхождением, жестокостью и милосердием, грубостью и благородством.
Осознанное и невынужденное добро на фоне невыбранного альтернативного зла становится показателем отношения и доверия", - она перечитала написанное и дописала:
"Сознательно выбрать быть добрым ценнее, чем быть им".
Потом Наташа отложила блокнот и посмотрела на спящего мужа. В свете лампы его нос, с черными точками пор, показался ей засиженным мухами. В постель она старалась ложиться, когда он уже спал, и ложилась рядом с ним тихо, чтобы не разбудить.
Он считал ее холодной.
Кв. 64
02:44
Тикают часы. Без очков узоры на обоях расплываются в причудливые парейдолии.
Не спится Дмитрию Георгиевичу, старый стал.
В пустоте ночи разное вспоминается. Вспомнилось и как, много лет назад, когда старичок был еще маленьким мальчиком, он боялся, что если не будет спать по ночам, то черт заберет его душу.
С тех пор прошло много лет. Он все повидал и состарился. Одного он не понял, - к чему черту могла пригодиться эта его душа.
Тикают часы. Вздыхает Дмитрий Георгиевич.
Кв. 18
04:02
Ане снился сон.
В этом сне ей более всего была нужна - лошадь.
Найти лошадь было необходимо, важно. Аня, лежа в кровати, подергивала плечом, и глаза подрагивали у нее под плотно-сжатыми веками.
Во сне она искала лошадь.
Спрашиваешь, просишь, ищешь - нету. А надо найти, надо. Ищешь, ищешь, не переставая, и, наконец, нашел. Подошел ближе, а это детская палка-скакалка с лошадиной головой. Не то.
И снова искать. Обязательно нужна лошадь.
Вот, нашлась другая. Оседлаешь ее, смотришь, а под седлом то ли диванная подушка, то ли сосед, Фролов, улыбается. А то и просто на табуретку усядешься и ну погонять.
Маетно Ане. Перевернулась в кровати, а сон все снится. Ищет Аня лошадь.
То вдалеке привидится крепкое лошадиное тело, а как добежишь - это дерево, одна сосна на другую упала. То говорят, в эту дверь идти, и мелькнет хвост лошадиный, а там, за дверью, одни только узкие коридоры без конца.
И вот, какое облегчение, нашлась лошадь! Видишь блестящий круглый бок. Скорее, скорее, садишься верхом. А лошадь-то неправильная, маленькая как собака, уже ноги до земли достают. Все уменьшается лошадь, а потом и вовсе исчезла.
Чувствуешь - не то, не то!
У палки-скакалки узорчик такой красивый вырезан, гривка соломенная, красивая, но не то все, не то! Неживое, ненастоящее, не то, что хочется. Не то, что нужно. Мука!
Проснулась Аня. Надо ей заставить себя заснуть. Завтра она выходит замуж, и никак нельзя невесте выглядеть усталой.
Аня вспомнила про свадьбу, которая будет утром, и ее сердце екнуло. Только проснувшись случайно посреди ночи, Аня успевала подумать о том, что у Вадика по вечерам бурчит в животе, он трусит, если перебегает дорогу, не умеет нырять с открытыми глазами, и замуж за него она собралась зря.
Завтра этой мысли не будет - ресторан на спец.обслуживании, вход только по пригласительным. До Ани эта мысль дозвонится позже, когда телефон освободится от поздравлений.
Кв. 86.
05:45
И у дней великих катастроф было утро. Больной хорошо поел овсянки утром того дня, когда он умер.
Мысль кольнула Андрея Петровича. Он подумал еще и вспомнил деда-алкана, который помер в его дежурство. Перед смертью, одной ногой в могиле, дед все трогал узловатым пальцем заеду в уголке своего умирающего рта и просил крема, помазать.
Вспомнив старика, Андрею Петровичу стало грустно: "Не выдержал дед столько водки", - пробормотал он.
Андрей Петрович переживал, когда умирали его пациенты. Годы работы научили его состраданию. Проявлялось это сострадание темными утрами после долгих дежурств, когда оставался доктор solo.
Сейчас, отдежурив двое суток, Андрей Петрович сидел у себя дома, на пустой кухне, и следил за тараканом, ходившим перед ним по кухонному столу. Двигаться Андрею Петровичу не хотелось, спать не хотелось, раздевать, умываться - тоже не хотелось.
Он вспомнил, как на обходе плакала пациентка, и заулыбался: "Забыла, забыла", причитала она, "Мне голос такое важное сказал! А я забыла".
Это было хорошо. Еще неделю назад, когда ее привезли, она умирала. И так умирала, и на нейролептики реакция - тоже умирала. Андрей Петрович мог пустить ей атипичные, понимал бы, что формальность, но все по правилам. А он рискнул, впаял дозу и пошел на обрыв. И пневмония начиналась, и сердце, а на третий раз проснулась и стала в себя приходить. Родные её, когда пришли, не поверили. Они не видели ее такой уже десять лет. "Вам, доктор, ноги мыть и воду пить", говорили.
Андрей Петрович постучал пальцем по клеенке, чтобы отогнать таракана. В раковине тускло капала вода. "Ноги мыть и воду пить".
А парень, который мысли читает, - вспомнил Андрей Петрович, и ему еще повеселело. Вчера на обходе молодой парень сказал Андрею Петровичу, что ему открыто все, о чем думают окружающие. Тогда Андрей Петрович попросил его прочитать и свои мысли. Пациент помолчал и вздохнул: "Да чего тут читать, все равно глупости".
Выкрутился, - довольно ворчал Андрей Петрович.
Голое, без занавески, кухонное окно побледнело и стало скучным. Ночь ушла.
Вспомнился и другой паренек, из новеньких, который боялся грязи. Вчера палатная сестра еле успела его остановить, когда он за обедом вылил в свою полную тарелку шампунь из пакетика, чтобы чистенько помыть всю еду. "Ничего-ничего", подумал Андрей Петрович, "Вылечим. Еще и в институт пойдешь".
За стеной, в соседней квартире включили воду, и кто-то громко высморкался. Начинался день. Надо было ложиться спать.
Андрей Петрович снял пиджак и вышел из кухни.
В комнате было неубрано. Все в том же виде, как оставил Андрей Петрович, собираясь на дежурство двое суток назад.
К тому же он забыл открыть окно, и пахло одиночеством.
Андрей Петрович подошел к кровати, встряхнул одеяло, присел поверх. Потом встал, надел пиджак и поехал в больницу.
Кв. 31
06:39
К. лежал под одеялом, прижав ноги к животу. Его знобило. Хотелось, чтобы долгая, длинная ночь вышла из него. Хотелось заснуть.
...Когда он пришел, в клубе было уже много народу. Проходя на второй этаж, К. увидел Марка, Лизиного мужа. Рядом с ним стояла длиннобедрая Артемкина, которая одна умудрялась толпиться вокруг Марка будто вдесятером. Там же были и Лиза с Веркой. К. поздоровался с обеими.
- Ты его знаешь? - спросила Лиза Верку.
- Плохо, - ответила Верка, - Плохо. Я с ним сплю. Давай у стойки сразу закажем, чтобы не ждать. - продолжила она без перехода, - Шампанское?
Лиза посмотрела на окружившую Марка Артемкину.
- Давай. И водки.
После шампанского танцевали. К. курил у выхода. Лиза танцевала среди каких-то Веркиных подружек, а потом от них ее оттанцевала белая бейсболка. Было весело. Белая Бейсболка принес всем пива, и они опять танцевали. Потом к ним присоединилась Верка, ходили выпить еще пива и еще танцевали. Потом Лиза целовалась с Бейсболкой, и они оказались в женском туалете. Около двери рвало Верку.
- Привет, - сказал ей в шутку Бейсболка. Лиза засмеялась и утащила его в кабинку. Потом туда заглянули две уборщицы по очереди. За ними пришел охранник, и Лизе с Бейсболкой пришлось опять идти танцевать. У лестницы Лиза увидела К.. У него на руке висела Верка.
- Привет, милый! - обрадовалась ему Лиза. К. посмотрел на нее и мимо.
- Какой грубый. - сказала Верка. - Я хочу домой.
Потом опять пили. Потом К. ехал в такси, и отбивал рукой ритм своего сердца. Сердце отстукивало что-то танцевальное.
Сейчас, под утро, К. было холодно. В ушах гудело. В мозгу шумел динамик. В пустой комнате толпились какие-то случайные, виденные вчера, сегодня фигуры. Машины на улице выключали фары.
И вдруг вспомнилось что-то К.
А там сейчас, наверно, утро, подумал он и задрожал. Наверно, утро. И пахнет, может быть, дождем.
К. лежал с открытыми глазами, его бил озноб. Он прижимал одеяло плотнее и дрожал. Попробовал вспомнить, как к утру свежело, и небо становилось прозрачным, и освечивались бледно-розовым высокие сосны, и все перед скорой жарой прохлаждалось, блестело, - не получилось, не вспомнил.
Мутило. Басы пульсировали в голове и не выключались.
Под окном загудели, начиналась пробка.
