Кот Ирвинг Стивенс, эсквайр
Умирать не страшно
Никак у меня не доходили руки до расшифровки этой магнитофонной
записи! А если говорить честно - я просто боялся.
Но, как говорится, если в шкафу есть скелет - рано или поздно он
вывалится... и перепугает всех грохотом старых костей.
С тех пор, как навсегда уехал Константин, - сын Всеволода
Николаевича, - никому больше не нужны старые воспоминания его отца, моего
бывшего соседа. Костя был неплохим человеком и я боялся, что жутковатая история
причинит ему ненужную боль. Тем более, что лицом и характером Константин похож
на свою мать, память о которой для него... эх!.. сейчас я употреблю старомодное
слово... в общем, память о матери всегда была для него священной. Думаю, ему
неприятно было бы услышать о том, что его отец...
Впрочем, сейчас вы всё узнаете - не буду гнать.
Итак, я рискнул опубликовать свой разговор с Всеволодом
Николаевичем, сгорающим от рака почки в Областной больнице N1. Он настаивал на
том, чтобы я записал его на магнитофон... похоже, сам не зная, почему. Наверное,
ему нужно было просто выговориться. Уходя.
Недавно я побывал на нашем городском кладбище и после долгих
поисков нашёл аккуратно прибранную могилу. С овального медальона щурились на
меня весёлые девичьи глаза, опушенные чёрными ресницами. Густые волосы были
причёсаны так, как это было модно в канун выпускного вечера 20... года. На
маленьком столике прыгали воробьи, склёвывая кусочки крекера, раскрошенного
мною.
Я положил цветы на недавно крашенную полоску основания
простенького памятника. За оградкой в непрокошенной траве соседней могилы
стрекотали весёлые кузнечики.
Её звали Елена.
- Ну, вот, - тихо сказал я. - Вот и познакомились, Лена. А ты
красивая...
Ветер слабо качнул маргаритки на небольшой клумбе.
- Понимаешь, - сказал я, - я не мог прийти раньше. Ведь,
всё-таки...
Я сам не знал, что именно "всё-таки", поэтому просто коснулся
рукой памятника... и тепло нагретой белой краски было похоже на тепло руки.
Я осторожно присел на скамеечку...
***
МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ
(ЦОБ N1, 18 декабря 200... г.)
... вот, Новый год встречу, а до 23-го февраля уже вряд ли
дотяну. Не жилец. Говорят, умирать страшно - а ты не верь. Ты хороший мужик, я
знаю. Поэтому и прошу тебя, а то Костику страшно об этом говорить. Неловко
как-то... он ведь Наташку очень любил, а тут узнает, что...
Это же всё так неожиданно случилось, - я и сам не успел ничего
понять...
Машину купил, - помнишь? - через два года после того, как
Наташка ушла. Ну, думаю, вдовец в неполных пятьдесят - что уж себя хоронить?
Костик учится - тоже деньги нужны. Жить, хоть и тяжело, а надо. И начал я на
своей "Маздочке" потихоньку подрабатывать. Смотрю, а за месяц отпуска деньжат
срубил - не хуже, чем на заводе! Город я неплохо знаю, - на тестевых "Жигулях"
его весь исколесил, - вожу аккуратно, что бы не побомбить?
Костику компьютер взяли, интернет, понимаешь, через месяц
провели... живи, парниша, радуйся! Он тогда гордый ходил - не хуже однокурсников
своих из колледжа!.. Даром, что сам три месяца подхалтуривал... переводы, там...
немецкий, то да сё...
(улыбается, откинувшись на подушку; в уголках глаз блестят
капельки слёз)
Расчухались, в общем.... На ноги встали, наконец-то, после
похорон. Я думаю - а хрена ли мне с утра до вечера на заводе корячиться, когда я
не хуже ребят заколачиваю? Ну, уволился... постоянных клиентов завёл. Да что я
говорю? Ты же сам с полгода по утрам на мне ездил, помнишь? Я ещё рядом с твоей
конторой с тремя дамочками познакомился - им тиражи надо было от Дома Печати по
киоскам развозить. Газеты, журналы. С одной двести, с другой полтораста -
глядишь, десяточка за месяц и выходит. А если после обеда на диванчике брюхо не
нежить - и все двенадцать-пятнадцать можно наколотить.
А тут подвернулось моему Косте предложение - полтора месяца на
Украине в Крыму пожить. Девчонка там, одна, - Инна, что ли? - у неё родители в
Саках жили. Вот их из группы пять человек и поехало. Море рядом... лиманы... Я
там проездом в Евпаторию два раза был, ещё при советской власти. С Наташкой
ездили, с Костиком... он тогда совсем маленький был, не помнит ни хрена...
Вот. И сижу я дома один. Все денежки Костику выгреб... надо
как-то выкручиваться. Тётки мои, газетно-журнальные, с утра и до двенадцати меня
мурыжат, днём я туда-сюда... а к вечеру - полностью на вольных хлебах. Ну, ты
меня знаешь - я не всякого в машину посажу, а уж тем более - ночью. Думаю,
Костик приедет, надо же хоть немного денег подзаработать...
Вот и приноровился потихоньку по ночам бомбить. Сутки, через
день, как в заводскую смену выходил! В основном от вокзалов подальше, чтобы
тамошние засранцы морду не набили и покрышки не порезали. Город-то большой,
всегда есть места, где ловят чаще. Машинка у меня новая, физиономия вполне
приличная, можно аккуратненько работать. Вот так и мотался по городу... слава
Богу, без приключений на свою задницу...
Ну, без бабы сам понимаешь, хреново. Познакомился я как-то с
одной... помнишь, она ещё в гости ко мне забегала и мы с тобой её коньяком
угостили, с твоей премии? Помнишь-помнишь! Худенькая такая... весёлая. Раз в
неделю заруливаю... то есть заруливал... к ней. Сто грамм, любовь-морковь... в
общем, и ей хорошо, и мне неплохо. Она, правда, подкатывала ко мне с запросами -
мол, жениться бы... да я пока на эти разговоры не вёлся. Думаю - Бог даст,
перебьёмся как-нибудь без бракосочетаний. Вчера, кстати приходила. Ревёт... но
мужичок у неё уже завёлся. Дай Бог бабе, чтобы нормально всё было! Она, ведь,
человек хороший...
Этим летом как раз прибыльно было! Народу много, лето-то
прохладное. Там подкинешь, здесь подбросишь... в общем, нормально. А тут выезжаю
- шаром покати! Покрутился-покрутился по центру... пару раз каких-то мужиков за
полтинник довёз - негусто - и вдруг осенило: сегодня же 25 июня, выпускной!
Родители на своих тачках у школ маячат, детишки пляшут и потихоньку в туалетах к
водке прикладываются, по-взрослому - в общем, всё, как положено. Ну, думаю,
дубина, выехал! Ребятки теперь до рассвета гулять будут - какой с них улов? Им
эту ночь полностью отгулять надо! А кто нелюдимый или перепил лишку - всё равно
родители приберут. Надо, думаю, домой направляться, хватить зря шины протирать.
А у самого нашего дома, у поворота к школе, смотрю... видение!
Стоит такая девчоночка - стройная, волосы на холодном ветру развеваются, ножки
точёные в туфельки вбиты, как влитые... рассеянно улыбается и рукой от моих фар
глаза прикрывает. Не голосует, нет! Просто стоит у самой дороги... и кажется
мне, что раздумывает - куда податься?
Светлячок... Я её так и прозвал потом - Светлячок...
Подыхаю, вот... а как вспомню её такую - всю светом облитую... и
рука ладошкой наружу, и платье её... веришь ли, просто переворачивается всё во
мне... по-доброму, но круто так... словно всего меня наизнанку... беспощадно...
Виноват я перед нею, слышишь? Так виноват!..
***
... включил? Ты не обращай внимания - волнуюсь я. И полгода не
прошло, а как вспомню...
... да и мы, помирающие, все на слезу скорые...
Нет-нет, не выключай! Сейчас, подожди... закурю...
... и пусть нельзя! Что мне теперь? Для меня понятие "вредно"
уже не существует...
***
Так я и затормозил, обомлев. А она удивилась...
Открываю дверцу и говорю - садись, мол, красавица!
А она улыбается и бесстрашно впархивает в машину, угнёздывается
поудобнее и смотрит на меня сияющими глазами. Я даже с места не тронулся, просто
смотрю на неё и рот до ушей.
- Надеюсь, вы не маньяк! - весело говорит она мне. - А то у меня
сегодня выпускной вечер и я поругалась с одним противным одноклассником. И
вдобавок у меня с собой денег нет - он мою куртку утащил.
И смело смотрит мне в лицо.
- Как утащил? - говорю я.
- А так, - беспечно машет она рукой. - Там и было-то двести
рублей и телефон. Вот телефон жалко, а двести рублей - нет. Если вы захотите
меня из машины выкинуть - то подождите минутку, я хоть немного согреюсь, ладно?
И, ведь, сияет вся! Просто светится! Помню, Наташка так же
светилась, когда мы с ней в восьмидесятом в её родной Карпинск приехали и она
меня с подружками знакомила... Знаешь, когда протянута между людьми струнка -
чувствуют вместе; одному и тому же улыбаются, каждое движение друг друга
чувствуют?
А здесь - девчоночка, которую я всего-то три минуты вижу!..
- Ладно, - говорю, и понимаю, что у меня у самого улыбка с лица
не сходит, - если ты не против, то попробуем твоего парнишку отыскать, хорошо? И
если не побрезгуешь, то на заднем сиденье моя куртка лежит, накинь.
- Спасибо, таинственный добрый мужчина! - весело говорит она мне
и тянется за курткой.
Знаешь ведь: у девчонок в семнадцать лет всё при всём и всё на
месте. Одним движением перегнулась она через сиденье... и меня аж в жар кинуло!
Даже кошки не бывают такими... такими... грациозными, говоришь? Пожалуй, да...
но всё-таки этого слова мало... понимаешь? Она вся была, какой может быть только
девушка её лет - ураган и роза в одном флаконе!
Ну, решили мы её парня не искать, потому что он "сам придёт
завтра и всё принесёт, как миленький". Такое, понимаешь, девчачье тщеславие...
- Тогда, - говорю, - будем зарабатывать на жизнь. Не против?
Поездим, авось пассажиров найдём. А что заработаем - пополам!
Она только смеётся и сияет глазами поверх воротника моей кожаной
куртки - закуталась с носом и греется.
Какие там заработки! С ней ехать по ночному городу, с ней
разговаривать, с ней смеяться, её слушать, на неё в зеркало поглядывать - вот
чего я только и хотел...
(откидывается на подушку, закрывает глаза и долго молчит. Я на
цыпочках подхожу к окну и закуриваю, выпуская дым в форточку, вглядываюсь в
темень прибольничной сосновой рощицы. Я знаю то, о чём сейчас расскажет мне этот
измождённый, изглоданный болезнью, но по-прежнему любимый мною человек, -
когда-то весёлый и шумный... приглашавший меня "на посиделки" вместе с
Наташей... перерывший всю мою библиотеку... и всё прочитанное оценивающий и
понимавший по-своему - крепко и правильно... Он скажет мне: "Так и началась эта
сумасшедшая любовь!")
***
***
Каждый вечер он брился и принимал душ. Одевал купленную Наташей
замшевую куртку и долго крутился перед зеркалом. Купил французскую туалетную
воду и не брал с собой сигарет.
А потом...
Потом были короткие летние ночи, когда они колесили по городу,
ловя пассажиров. В основном они подбирали редкие влюблённые парочки, шушукавшие
на заднем сиденье, и иногда замиравшие в томительном поцелуе... и он поглядывал
в зеркало на сияющие ласковые глаза закутанной в его куртку девчонки и удивлялся
тому, как ровно и мощно бьётся его сердце.
Он уже всё знал о ней: и то, что она живёт с молодой бабушкой; и
то, что её мама давно затерялась где-то в Норильске; и то, что она мечтает на
будущий год поступать в театральный институт здесь же в городе, "а пока не
готова, да и заработать надо хоть немного"; и то, что "Копыч, хоть и красивый,
но - дурак-дураком" и подкатывается к ней с 9-го класса.
Каждый вечер она влетала к нему в машину, как счастливая,
томительно красивая бабочка, всё в том же выпускном платье, - "ох и дорого же
оно нам с бабушкой обошлось!" - всегда на одном и том же перекрёстке. Вот только
волосы она скалывала на затылке - причёска выпускная, - увы! - "приказала долго
жить"... но это ей шло не меньше...
Никогда он не видел её дома, - знал лишь, что это одна из
хрущёвок, где-то там, в глубине микрорайона, трогавшего своей скромной
бедностью. И каждое утро высаживал Светлячка именно на этом месте - она не
хотела, чтобы он въезжал в путаницу дворов - и улыбалась, когда он пугался за её
безопасность.
- Все уже давно спят! - говорила она, посылала воздушный поцелуй
и, смеясь, исчезала за углом старенького магазина.
***
***
... нет никого. Час простоял, два...
Думаю - ну, мало ли что! Я ведь, ни телефона её не знал, ни
адреса. Поехал, было, пассажиров ловить, но что-то не могу. Тяжесть давит на
плечи. Кажется, что сквозь густой сироп двигаюсь - через силу. Я уж и так, и
этак... снова на перекрёсток тот приехал - никого. И всё мне кажется, что
вот-вот, и она снова в лучах моих фар на обочине возникнет...
Веришь ли, до школы доехал, где её в первый раз встретил...
Никого! Только окна слепые в потёмках отблескивают...
В общем, еле-еле до двора доехал, машину оставил и приплёлся
домой.
А дома достал из холодильника водку, - с Наташиных поминок
осталась ещё, - выпил стакан, не чувствуя вкуса, и рухнул на диван.
И весь следующий день дома просидел. Всё из рук валится. Не могу
себя заставить выйти и в машину сесть. Всё только о вечере думаю. Как приеду на
перекрёсток, как она ко мне в машину запрыгнет. И как она спросит: "А дальше что
было?" - и я начну ей рассказывать, как в 1984-м мы прилаживали ТЛД-дозиметры к
манекенам, изображавшим людей, попавших в радиационный поток, и какие смешные
штуки при этом приключались...
Да только вечером, сам не заметил, как заснул мёртвым сном.
Переволновался...
Знаешь, в романах пишут, что, мол, "в первый момент главный
герой подумал, что всё это сон". А я, вот, как от толчка проснулся - и сразу же
понял, что это она сидит в углу на кресле и в мою куртку кутается. Темень -
только с улицы от фонаря слабый свет...
- Привет! - говорит... и слышу, что смеётся
- Привет, - отвечаю, не вставая, а только облокотившись рукой.
Улыбаюсь и вглядываюсь в темноту. - А я тебя хотел на перекрёстке встретить.
И не вижу её толком! Коленка смутно видна... локоть... щека
левая...
- Я не смогла, - говорит она. И я в первый раз услышал в её
голосе печаль. - Бабушка тоже расстроилась... если можно так выразиться. Я ведь
ей всё про тебя рассказала.
- Порадовала бабулю, - говорю. - Почти её ровесник к внучке
дышит неровно. Здорово, да? Романтично!
- Ну и что! - засмеялась она. - Зато ты хороший. Спи, давай...
завтра забегу к тебе и поговорим, хорошо?
Знаешь, я не знаю, как это словами сказать...
Я просто потянулся к ней... всем телом. Как ребёнок к матери -
так хотелось её за руку взять... в первый раз...
А проснулся уже, когда солнце в окно светило. Затёк, спину
разогнуть не могу. Только в кресле моя куртка аккуратно сложенная лежит... хотя
я сам её в машине оставил - вдруг моему Светлячку снова холодно станет...
И три дня вот так и прошли. Наверное, самых счастливых дня...
ночи... в моей жизни. Днём сплю, вечером квартиру прибираю и драю, чтобы перед
ней стыдно не было. Потом ложусь и засыпаю...
Понимаешь? В общем, весь день я только и делаю, что жду её. И
даже вопросов себе никаких не задаю - просто жду и всё. Вроде, как в тумане...
или под гипнозом.
А ночью она приходит и мы с ней болтаем о том, о сём... она
смеётся...
Всё, как прежде, только не в машине...
И единственное, что меня мучает - не вижу я её! Раньше в зеркале
глаза сияли... улыбка. А сейчас - густая темень. Нет-нет, рука в слабом пятне
света мелькнёт - она волосы поправляет - или, вдруг, слабый отсвет от серёжки в
ухе...
И куртка... слабо-слабо... пахнет какими-то её девчачьими
духами...
(закрывает глаза и замолкает; я собираюсь закурить, но он
внезапно кладёт горячую ладонь на магнитофон)
... не выключил? Подожди... ещё немного... скоро уже...
... она кутается в куртку. Я хочу подойти к ней, а она вжимается
в спинку кресла и испуганно говорит, мол, не надо... зачем? Всё было так хорошо!
И вот тут-то разница в возрасте и сказывается, понимаешь? Я,
старый дурак, помню, КАК это бывает... встаю на колени перед креслом и за руку
её беру...
(плачет; я пытаюсь что-то сказать... позвать дежурную медсестру,
что ли?)
... холодная у неё рука. Холодная! Я эту руку поцеловать
пытаюсь... а она холодная и скользкая...
И вот тут-то просыпаюсь я - впервые за последние дни!
Умерла моя девочка! Умер мой Светлячок - награда моя и счастье
на старости лет!
... и я реву, и она плачет....
- Не страшно мне, - говорю, - Светлячок ты мой! Почему ты
думаешь, что я испугаюсь? - и в колени холодные лицом горячим зарылся...
А она гладит меня по голове:
- Уходить мне надо, слышишь?
- Не пущу! - зубами скриплю я, а самого дрожь бьёт. - Не отдам
тебя, малыш, пусть и меня забирают!
И вот тут я, впервые за эти ночи, вижу её лицо...
Ох, милый, что же с нами смерть делает! Ударило мою девочку
проклятое железо... правую половину скулы напрочь стесало. Видать, в закрытом
гробу хоронили, потому что не дай Бог родным и бабушке такое видеть!
- Ну, видишь теперь? - говорит она, а по левой щеке слёзы так и
катятся!
И я реву...
Ты же знаешь, я на Наташкиных похоронах держался... а здесь - не
могу! Это что же такое делается, Господи, что такую красоту и любовь погубило?!
Ей же жить и жить, милый свет собою радовать... да только не судьба, слышишь? Не
судьба ей, девчонке моей, красавице...
А она мне - раз - и рот холодной рукой закрыла.
- Обними меня, - говорит. - Не страшно?
Какое там, страшно! Обнял я её и к левой стороне шеи губами
прижался.
Холодно... скользко... и жилка не бьётся...
- Пойдём! - говорит... как умоляет. - Пойдём вместе, ладно?
(Всеволод Николаевич плачет; я тоже вытираю слёзы; в коридоре
слышно, как дежурная медсестра распекает больного, пойманного с бутылкой
переданной ему друзьями водки)
***
Когда маленькому Севе было три года, мама взяла его на взрослый
бал в Дом культуры Ленинского Комсомола - огромное здание, в фойе которого
уходила куда-то в облака нестерпимо красивая ёлка. Сева даже заплакал, глядя на
неё - такая она была таинственная и прекрасная - покрытая сказочным льдом и
переливающаяся волшебными огнями!
Вокруг кружились весёлые взрослые люди. Они были одеты какими-то
Лисичками, Снежинками и Пиратами... совсем, как в детском саду! И гремела
музыка... и край гигантского зала тонул в тумане конфетти и серпантина!
Где-то наверху сиял бесконечно большой плакат со Спутником и
Лениным. Сева очень любил Спутник, Ленина и Гагарина. И даже стеснялся того, что
Гагарина он любил больше, чем дедушку Ленина. И он стал смотреть на плакат,
потому что смотреть по сторонам было так страшно и сладко, что сердце, казалось,
не выдержит!..
А музыка всё гремела и из сверкающего тумана вылетали какие-то
люди и поздравляли маму с Новым годом, и чмокали Севу в щёчки... и хвалили его
военный комбинезон, - совсем, как у кубинских "барбудос", - и его автомат, и
смеялись, и совали ему в карман на животе какие-то мандаринки и конфеты...
- С Новым годом, Сева! - кричали они ему, а он, плотно сжав
губы, чтобы снова не разреветься, только кивал головой, и люди, смеясь, исчезали
в урагане музыки, блёсток и света.
- Вива, Куба! - не в силах больше сдерживать слёзы, закричал он
и поднял вверх деревянный автомат.
- Ура! Вива, Куба! Вива, Фидель!- закричали и засмеялись вокруг
люди, и какой-то дяденька подхватил его подмышки и поднял высоко-высоко - туда,
где гордо смотрел в сторону Ленин и летел среди звёзд маленький храбрый
Спутник...
- Пойдём! Пойдём скорее! - Светлячок, смеясь, тянула его за
рукав.
Всеволод Николаевич растерянно оглянулся...
- Да хватит тебе, - крикнула ему мама из дальнего угла зала,
высоко подняв руку. - Иди скорей, а то всё пропустишь!
Какие-то весёлые люди вокруг неё одновременно бабахнули
хлопушками и тотчас танцующая толпа закрыла их...
Светлячок тянула его за руку через танцующую толпу, на ходу
перебрасываясь шутками и пожеланиями Счастливого Нового Года.
За кулисами сцены, в таинственном полумраке, девчонки торопливо
закалывали рукава и воротнички карнавальных костюмов. Красивая женщина помогала
худенькой брюнетке затянуть на поясе алый шарф.
- Девчонки, поторопитесь, - кричала она, - наш выход через пять
минут! Господи, Маринка, у тебя юбка перекрутилась! Давай скорее сюда, наказание
ты моё!
- Ну, вот, - сияющие глаза были совсем близко, - ты и здесь! По
сторонам не смотри, на девочек не заглядывайся! Вот я тебя сейчас поцелую, чтобы
все видели, что ты - мой!
Она приподнялась на цыпочках и, закрыв глаза, едва касаясь,
поцеловала его в губы.
- Я... я хочу быть с тобой, - с трудом вымолвил он. - Как только
я проснусь, я...
- Не вздумай! - строго сказала она, прижавшись щекой к его
груди.
Девчонки лукаво поглядывали на них, торопясь привести свои
костюмы в идеальный порядок. Мягкий свет как-то странно высвечивал то сверкающую
корону у одной, то сдвинутую на лоб изящную маску у другой... всё терялось в
переливающемся нежном тумане и приглушённой музыке...
- Всеволод, вам пора! - улыбнулась женщина, внезапно возникнув
перед ними. - И не надо торопить события, хорошо? Давайте, идите, а то девчонки
мои на вас обоих заглазелись, а им ещё танцевать!
- Не вздумай что-нибудь с собой делать! - шепнула ему Светлячок
на ухо. - Я дождусь тебя, обещаю! Слышишь?
И сияющий ураган завертел его.
***
***
... Виноват я перед нею...
... Я, ведь, должен был почувствовать в этот день... приехать...
когда её сбила машина!
Знаешь, я, ведь, так и не узнал, как её зовут и где она живёт...
жила. И на похоронах не был...
Но я не чувствую, что Светлячок сердится...
И теперь, рассказав... нет... пережив всё снова... я думаю, что
это неважно. Где-то там и сейчас играет музыка... и светится конфетти... и
Спутник летит...
И там меня ждёт моё смешливое счастье.
И я возьму её за руку... и мы вместе попросим прощения у Наташки
- прости, но мы не можем жить друг без друга... и она поймёт и улыбнётся... и
мама строго скажет - знаю я тебя, - не обижай девочку, понял?
И будет бал!
***
***
P.S. Я встаю со скамейки и бережно глажу скос памятника -
крашеное железо дешёвенькой стелы, по всему видать - сваренной из листов железа
"тройки" бесплатно на бывшей бабушкиной работе.
Мне хочется что-то сказать... но я не могу найти слов.
Я вспоминаю Любимую Девушку, которую не видел уже много лет, и
которая давным-давно вышла замуж. И я поднимаю голову и смотрю в небо сквозь
ветви горячих от солнца сосен.
Я твёрдо знаю - играет музыка. И сияет волшебными огнями
новогодняя ёлка! И Светлячок никогда не расстанется со своим любимым...
- Удачи, ребята! - шепчу я и осторожно, стараясь не наступить на
цветы, выхожу через маленькую калитку в ограде могилы. - Удачи вам! Навсегда!
2006 г.
Кот
Ирвинг Стивенс, эсквайр, на "САМИЗДАТЕ"
Комментарии
к рассказу можно оставить здесь>>>
