ВАСЕНЕВА  ОКСАНА (Челябинск)

 Г л ю к

Чума была сукой и, как положено чуме, имела совершенно несносный характер.

Ася Новикова взъерошила и без того стоящие дыбом   волосы на затылке,  обводя хмурым взглядом окрестности и, топнув   со злости ногой, рявкнула:

–– Чума! Вернись, я все прощу! А не вернешься –– век тебе pedigree не видать! Слышишь, Чума?! Вискасом кормить буду! Ну, где ты?

Та, понятно, не откликалась - от рождения глуха была. Мамаша ее, Пулька, болонка соседская, в младенчестве дочку немного придавила ––  села откормленным задом на голову единственной, перепонки  у той и спрессовало, да и мозг, похоже, повредился. А как глаза открыла, тут и косоглазие обнаружилось. Тетя Нюра утопить ее хотела –– куда такую ‘красотку’ пристроишь?  Да Ася не дала –– больно мордочка у той  потешная.  А потом представила, как вырастит это в белую лохматую тяфкалку и будет своим видом соседских собак очаровывать, кося одним глазом налево, другим направо, так и вовсе  ее от соседки забрала –– когда еще такое счастье привалит: прикол на поводке водить?

И водила, и бантик голубой купила, кокетливый… А это неблагодарное чучело, дожив до периода сучьего пубертата, решило жениха себе найти и сорвалось с поводка, кинув хозяйку на произвол судьбы.

–– Чума! Чума-а-а!!  –– готова была расплакаться Ася и, как Федора  из сказки Чуковского, во всеуслышание изложить все тяготы жизни без любимицы и перспективы их воссоединения. Но тут услышала:

––  Девушка…

Новикова замерла  и насторожилась: девушкой ее последний раз, лет пять назад, называл в темноте переулка, со спины, какой-то пьяный мужичок, сшибающий на бутылку горячительного. А сейчас еще   только вечер. Правда, поздний…

–– Девушка!

Ася дернулась, покрутилась, пытаясь найти источник звука. Никого. Пустырь, заваленный всяким мусором - от строительного до отвратительного. Загадили футбольное поле ее детства…

–– Пчхи! Девушка, –– голос дрогнул от плаксивых ноток.

–– Вы где?  –– Ася поглядывала на низенькие кусты с края пустыря, ближе к дому. Где ж еще можно засесть?

–– Да тут я!  –– плаксивый голос приобрел истерические нотки, и что-то жутко грохнуло за Асиной спиной. Она резко обернулась –– в духовке старой, облупившейся плиты  сидел парень лет 17-18, в кедах, брюках клеш и рваной, розовой рубашке с острыми  углами ворота.

Это ж, сколько надо выпить, чтоб так себя скрючить?

И на что спорить, чтоб дать запихать  в духовку?

И все равно, подобное невозможно, даже с ящика ’Столичной’.

Ася тряхнула челкой: с геометрией, физикой у нее в школе в порядке было, и хоть закончила она учебное заведение почти   четырнадцать лет назад, но законы данных дисциплин помнила. Да и по законам логики выходила то же самое –– не мог человек в духовку залезть! 

Ася осторожно опустилась на корточки, пытаясь лучше разглядеть  чудака:

–– Ты как залез-то? Тебя ж только автогеном теперь вырезать…

–– Не надо вырезать…Вы меня к себе возьмите.

–– С плитой?

–– Можно по отдельности.

Ася нахмурилась: 

–– Ты больной, что ли?

–– Да-а, простыл шибко, –– и шмыгнул носом для убедительности. Ася нахмурилась сильней: что-то не так. Темнеет быстро, вокруг безлюдно, тихо, Чумы не видать, как впрочем, и другой живности, кроме этого…То ли он и правда дурак, то ли Асю кто-то разыгрывает.

–– Ты кто?  –– спросила она тихо.

–– Глюк.

–– Чей?  –– опешила Новикова и заподозрила, что ее.

–– Ничей. В том-то и дело, девушка, –– паренек заплакал, размазывая слезы по испачканному лицу, –– Возьмите меня.

–– Да не нужны мне чужие глюки…своих хватает.

–– Я хороший –– не пожалеете.

–– Спасибо. Добрая у нас молодежь растет, –– кивнула Ася и уже намерилась подняться да идти дальше Чуму искать.

–– Оставите, значит? На произвол судьбы кинете? Умру я здесь, простуда осложнение даст…–– плаксиво запричитал парень, и Новикову осенило:

–– Ты какую дозу принял, чудо простывшее?

–– Где ж я приму? Месяц уж туточки сижу, ноги свело, и кеды развалились. А почти новенькие были…

–– У меня такие же были. В пятом классе, –– Ася встала.

–– Оставите, значит? Ну что за люди пошли? Счастье им уже не надобно…

–– А ты счастье?

–– Да! Еще какое!

Ася смущено кашлянула, прикидывая: какое? И все ж уйти не решилась: кого-то он ей напоминал.

А парень, узрев смятение души, бодрее зашмыгал носом и запел:

–– Возьми меня. Я же вижу, ты добрая. Не оставляй  меня, забери. Помру ведь от  тоски и простуды. Сможешь потом спать спокойно, зная, что из-за тебя живое существо сгинуло?

–– Главное, чтоб ты   в кошмарах ко мне не являлся, остальное переживу, –– бросила Ася, обводя окрестности зорким взглядом, –– Чума!!

–– А я знаю, где она, –– сладким голосом заметил парень.

–– Ну?!

–– А вот не скажу, –– гаркнул Глюк и захлопнул дверцу духовки. Ася хлопнула ресницами и, прикинув, что во мраке спустившейся на землю ночи вряд ли найдет свою подопечную, пошла на хитрость. Приоткрыла дверцу и ласково улыбнулась в испачканную физиономию:

–– Скажи, а? Я тебе пряников принесу.

–– Не надобны нам ваши пряники, –– буркнул парень.

–– А чего надобно?

–– С собой возьмите…

Ася захлопнула дверцу: Чумы ей хватает, еще и глюконутых наркоманов домой тащить? Благодарствуйте! И потопала на другую сторону пустыря, завывая по дороге:

–– Чума-а-а!! Чума!

Парень, учуяв неладное, вывалился из духовки и рысцой рванул на звук:

–– А вот не в жисть без меня не найдете!

–– Я Чуму звала, а тебя Глюком нарекли! Разницу улавливаешь?!  –– рявкнула Ася, раздраженная не столько прилипшим к ней парнем, сколько отсутствием любимицы.

–– Нет, - честно признался тот и опять заканючил, –– Ну возьмите к себе.

–– Тебе не ко мне, тебе в медсанчасть на Карпенко надо. К психиатрам! Сходи с утречка, от души советую!  –– и рванула в сторону, надеясь оторваться от преследователя и все ж найти Чуму. В душе зрело стойкое желание отшлепать блудное чудовище плетеным поводком.

–– А вот не найдешь, –– упрямо заявил Глюк, вырастая за спиной. Асю слегка перекосило. Она глубоко вздохнула, набираясь терпения,  и повернулась к прилипшему ’счастью’:

–– Так, мужик,  ты что хочешь?

–– К тебе хочу.

–– На ручки?  –– выгнула бровь Ася.

–– Домой.

–– А своего нет?

–– Не-а, не нужен я старым хозяевам стал,- загрустил парень. Девушка окинула его подозрительным взглядом и принюхалась: есть ли запах алкоголя?

–– Да я к этой отраве строго отрицательный!  –– оскорбился тот.

–– А к какой положительный?

–– Булочки люблю. С маком.

–– Хорошо, что не с героином, –– буркнула Ася и  в сторону шагнула. А тот опять за ней. Терпение девушки убежало вслед за Чумой и затерялось. Она развернулась к парню и, склонив голову, словно хотела его забодать, предостерегающе процедила:

–– Если ты сейчас же не отстанешь от меня…

–– Понял!  –– выставил тот ладони и, вздохнув, потопал обратно, всей спиной выказывая обиду.

–– Чуму верни, –– кинула ему в след Ася.

–– Не могу.  Вы меня прогнали.

Ася топнула ногой: нет, не зря этого придурка Глюком назвали!

–– Стой, иди сюда.

Парень в миг оказался рядом и преданно заглянул в глаза:

–– Берете? Не пожалеете, девушка, честное слово –– я хороший. Готовить вам буду: пирожки, шанежки..

–– Не надо, –– отрезала Ася, –– на одну ночь возьму. С собакой. Спать на диване в кухне будешь, а утром, –– и махнула в сторону помоечных груд, –– в чисто поле.

Глюк вздохнул и несмело кивнул, соглашаясь. Серые глаза по-собачьи преданные, бесхитростные. Главное, что не косили…

–– Возвращай Чуму, как обещал.

–– Так у подъезда она сидит, вас ждет, –– развел руками Глюк и Ася, плюнув от преизбытка чувств, дала стометровку до родного подъезда. Болонка гордо восседала у дверей и подметала хвостом пыль ступенек.

Ася открыла дверь ключом и, толкнув, недовольно буркнула:

–– Проходи.

Глюк снял кеды на площадке и, выказав   босые ступни, несмело шагнул внутрь, обозревая жилище.  Ася промолчала и намерилась отнести Чуму в ванну, чтоб вымыть, но парень перехватил:

–– Сам. Я хозяйственный.

Кеды под правую подмышку, Чуму, пол левую, и шаг за дверь. Ася почесала затылок и пошла на кухню. Вскоре болонка, выстиранная и высушенная, наелась и легла спать на коврике в коридоре. Девушка поджарила яичницу и задумчиво посмотрела на сковородку: угощать ли гостя? Кстати, что-то он  пропал в ванной комнате. Ася пошла на разведку, открыла дверь и застыла: на батарее лежали выстиранные кеды, все ее белье, что она приготовила для стирки, висит на веревке, кафель сверкает, как физиономия Глюка, который, отмыв ее, превратился в весьма  симпатичную особь  лет двадцати - вздернутый нос, пепельные волосы торчком и уши, как локаторы. Его рубашка и брюки мокли в тазике. Парень, чтоб скрыть неглиже, одел фартук и достирывал хозяйские носки.

–– Хм, –– Ася не знала, как реагировать. Прерывать трудовой энтузиазм не хотелось –– должен же быть хоть какой-то прок от их знакомства? Но опять же, неудобно, что ее вещи стирает незнакомый мужчина.

–– Я …яичницу там сообразила,…пойдем?

–– Ага. Через минуту присоединюсь, –– расцвел Глюк.

–– Я тебе спортивный костюм дам. На прокат,…но чтоб к утру этого, –– палец ткнул в кеды, –– не было!

И вышла, чтоб скрыть смущение.

Глюк и, правда явился через пару минут, смел с тарелки яичницу и принялся посуду мыть. Всю, что за два дня накопилась. И  приговаривать:

–– Ты, Настенька не печалься, я –– хозяйственный и со всех сторон положительный. И приготовлю, и уберусь, и цветочки полью, и денежку скоплю. Наладится жизнь.  Я же вижу, одинокая ты, но душой не озлобленная.

–– Ты мне в женихи, что ли, набиваешься?  –– насторожилась Ася.

–– Что ты, –– замахал руками чудак, –– нельзя мне в женихи, мы – домовые, для другого рождены.

–– Кто ты?!  –– Асю малость скривило.

–– Домовой, –– наморщил нос парень, –– Я думал, ты уже поняла….

У Аси глаза на секунду разбежались, повторяя  выражение морды Чумы.

–– Да ты не бойся, Асенька, я смирный. Буяню редко, и только по делу, для общего блага. В остальном обстоятельный и скромный, даже робкий.

–– И всегда в человечьем обличии?

–– А чего стесняться-то? Ты не истеричка какая-то –– человек разумный и трезвомыслящий. Одинокая, Чума –– не в счет. Что прятаться-то?  –– и к посуде вернулся, ––  Ох и заживем мы с тобой, Асенька, –– запел мечтательно, –– Через годик, глядишь дачу где поблизости купим, женихом обзаведемся, официальным, детишки пойдут…

–– От тебя?  –– выдохнула Ася, голос немного подсел от такой наглости.

–– Почему? Найдем кандидата. Женщина ты красивая, но не притязательная. Главное, понимаешь, душа в человеке важна. Вот сидел я в духовке да на людей поглядывал, хозяина выбирал…

–– И подошла только я…

–– Так! Я ж умный, Настенька. Мне абы какие хозяева и не надобны. Намыкался, –– и вздохнул, на девушку глянул, жалобно. Та  ладонью щеку подперла и в лицо состраданья напустила: убогоньки-и-ий. Жаль, слезу выдавить не получилось.

Глюк вздохнул уже с осуждением:

––Что за люди пошли, к ним душой всей: помочь, оберечь…

–– Уберечь.

–– А-а, –– махнул рукой, –– все едино –– атеисты кругом ни грамм веры нет.

–– Ну, почему? –– Ася затылок поскребла, –– Я верю. И рада… что домовой, а не оборотень. А то пойдешь вот так, на помойку, за собакой, а там тебя и съедят.…  

–– Не веришь ты мне, –– с укором качнул головой Глюк.

–– Что ты, касатик, верю. Потому спать пойду, чтоб с привалившим счастьем лучше свыкнуться. А ты здесь! –– Ася ткнула пальцем в кухонный диван и грозно нахмурилась, напоминая, –– До утра! И не вздумай орехи из холодильника таскать!

И  ушла в комнату. Взбила в раздумьях подушку и на диван плюхнулась –– утро вечера мудренее. Говорят…

Спала она на удивление сладко. Чума в эту ночь сторожевую собаку не изображала и к двери с лаем при каждом шорохе не кидалась. Оттого сон в тишине крепким оказался, таким, что и будильник своим грохотом не побеспокоил. И проспала бы на работу, да Глюк в ухо зашептал:

–– Вставай Асенька, пора.

Девушку подкинуло. Она очумело уставилась на сияющую неизвестно по какому поводу, лукавую физиономию домового, ресницами хлопнула, припоминая  причины наличия в ее доме мужчины, и вздохнула, вспомнив:

–– Ты…

–– Ага, кофе принес. Пей да собирайся.

Чашка с живительным напитком качнулась у носа.

–– Обалдеть…

–– Я и завтрак уже приготовил, сумку тебе сложил: сотовый, кошелек, беляшики…

–– Кто?

–– Беляши. Горяченькие.

Ася глянула на часы и начала собираться, как обычно  бегая по квартире  в поисках той или иной вещи, и все обдумывала заявление Глюка и свои дальнейшие действия в его отношении. Тот же рядом крутился и услужливо потерянное выдавал. Лицо честное и чистое, что чашечка Петри после стерилизации. А глаз лукавый.

Ася завязала шнурки на кроссовках и выпрямилась, желая огласить вердикт. И получила сумку:

–– Беляши я в полотенце завернул, чтоб дольше горячими оставались.

Ася моргнула: последний раз она завтракала, когда мама жива была, а уж пироги с собой  на работу брала…- и не упомнить. И впервые за многие годы она не опаздывает и все что нужно находит. И Чума под ногами не крутиться.

–– Оставайся, –– решилась Ася и словно опомнилась –– брови   сдвинула и пальцем пригрозила, –– И не вздумай меня обокрасть!

–– Что ты, Асенька, я –– честный, –– замахал рукой Глюк, и улыбнулся застенчиво, штаны и мастерку презентованного спортивного костюма огладив, ––  И благодарный. Очень ты мне угодила –– так телу приятственно. И идет несказанно –– под цвет глаз –– серенький.

Ася закатила глаза и вывалилась на площадку, кинув за спину:

–– Чуму выгуляй! И не потеряй животину!

––  Не беспокойся, Асенька, я животных люблю, пригляжу, –– заверил Глюк, выглядывая в двери и ступню назад выставил, любопытной Чуме по морде в аккурат и попало. Та взвизгнула.

–– И не мучай ее, –– уже с нижнего этажа крикнула Ася, услышав возмущение болонки. 

–– Что ты! Я добрый!  –– донесло подъездное эхо, и дверь выхода хлопнула по спине.

–– И скромный, –– кивнула сама себе Ася, застыв на минуту на уличных ступеньках. Фыркнула и пошла на работу, надеясь, что не сглупила, оставив чокнутого в отчем доме.

Первое что она увидела, вернувшись с работы –– совершенно окосевшую Чуму, застывшую на своем коврике в виде обелиска геройски погибшей собаки, защитницы родного половичка. Учуяв хозяйку, болонка лишь вернула один глаз на место и несмело вздохнула. Второй глаз так и косил в сторону комнаты, из которой доносился звук работающего пылесоса и сольная ария Кармен в непрофессиональном исполнении.

Ася несмело заглянула: Глюк начищал дорожку, читал книгу о вкусной и здоровой пище и пел. Комната сияла, как начищенные сапоги в прихожей. Шторы выстираны, выглажены и развешаны идеально –– складка к складке. Засыхающая фиалка на подставке в углу ожила и приготовилась цвести, стол отмыт и сверкает полировкой, с полок исчезли ненужные вещи вместе с пылью, люстра обрела естественный для хрусталя цвет. Уютно и идеально чисто –– как в сказке.

Ася почесала затылок, может и правда, счастье привалило?

–– Глюкочка, –– позвала сладким голоском, –– ты не устал, сердешный?

–– Ой, Асенька пришла!  –– обрадовался тот, ––  Голодная? А я тебе азу справил, в духовке доходит. Такие у тебя книжки замечательные, рецепты простые, а блюда получаются –– пальчики откусишь. Вот азу, Асенька…

–– Что за азу?  –– насторожилась девушка.

–– Картошка в горшочке тушеная. Элементарно - мясо обжаривается на подсолнечном масле с добавлением специй, лука, моркови, соленых огурцов…

Остальные ингредиенты, входящие в состав замысловатого азу Асю  не интересовали.  Она развернулась и рысцой двинулась в кухню, и застыла посреди, растерянно оглядывая  помещение. Такой чистоты и уюта она не помнила со времен жизни покойной родительницы. Кафель сверкал, на стене новенький комплект прихваток и полотенец, дверца шкафа изменила амплитуду падения и вернулась на место, пол блестит отмытым линолеумом, плита белеет, как парус Лермонтова. Глюк застыл рядом, выжидательно поглядывая на нее и готовясь расцвети в случаи похвалы и возмутиться в случае недовольства.

–– Здорово!  –– признала Ася, –– решено –– оставайся!

–– Ой, я так рад, Настенька!  –– всплеснул ладонями домовой, и чуть не лизнул хозяйку в нос на манер болонки. Но девушка подобную вольность пресекла –– отмахнулась и на табурет села. Глюк   закружил по кухне сервируя стол и затараторил:

 –– Нравиться мне у тебя. Дом хороший. К другим приди, вроде чистота, а по углам столько грязи от скандалов и ссор лежит –– ужас. А у тебя  только у люстры малость, в момент ушло. Хорошая ты, значит. Да и так видно –– сердце доброе, голова умная, облик –– царский.

Ася пождала губы, придерживая язвительные реплики, и заглянула в горшочек выросший перед ней: вид –– заморский деликатес, аромат –– Шанель отдыхает.

–– Ты кушай, –– Глюк ложку подал, тарелку с нарезанным хлебом пододвинул и салфеточку положил. Век бы так жить –– прищурилась от удовольствия девушка и принялась за азу. А домовой рядом сел и давай болтать, что елеем мазать:

–– Зашел я вчера сюда и сразу понял –– родное. Кончились мои мытарства, дождался-таки счастья своего. И ночь не спал, все думал, как же жить-то будем? И придумал, и даже разведку провел. Я тебе о  том и толковать начал, да ты не дослушала. В духовке-то я не зря сидел –– хозяина высматривал и понравился мне один –– домовитый. Дите у него –– мальчик, а хозяйки нет. Вот я …

–– Стоп! Ты меня сватать, что ли собрался? 

–– Так не дело человеку одному жить. Он один, ты одна…

–– Кто?

–– Савелов Павел Николаевич, из соседнего подъезда -12 квартира. Я с его домовой уж познакомился, план действий наметил. Она не против, не-ет. С радостью поможет. А сама такая прелесть, что и не   передать, –– Глюк заерзал на табурете, мечтательно щурясь и краснея от вольных мыслей.

––  Нужна я Савелову, что ботва от морковки, –– буркнула Ася, прерывая  романтические иллюзии домового.

–– А вот и нет. Говорю –– узнал все. Нравишься ты ему. Просто стеснительный он, не вертихвост какой-нибудь, а человек серьезный, и  ребенок опять же –– ошибиться в выборе никак нельзя. А ты женщина на вид строгая и неприступная, для глаза –– пугающая…

–– Поясни, –– нахмурилась Настя, углядев обидный намек, –– ты не оскорбить ли меня решил?

–– Что ты, –– испугался Глюк, ладонями замахал, ––  Я ж не со злом, для пользы дела. Для тебя стараюсь. А что правду говорю –– другой-то вряд ли скажет. Ты не сердись, и меня слушай. Годков-то тебе 30 будет, а ни мужа, ни дитя. Не дело. А все из-за того, что лоску в тебе нет. Надежду   на счастье оставила. Неправильно это.

–– А что правильно?

–– А что правильно –– сам сделаю. Ты главное меня послушай: имидж смени, винегрет на классику.  Прическу  поправь, серьгу из уха убери или вторую одень. Одежду опять же подбери, чтоб не джинсы мешком, а брючки в обтяжку. Личико-то у тебя –– Джоконда в юности, фигурка –– моделям на зависть, ножки…

–– Бантиком, –– буркнула Ася.

–– Не правда! Ножки у тебя ––  японские палочки для суши, попка –– чупа-чупс, талия –– изгиб контрабаса, грудь –– холмы Камбрии…

Ася подавилась картошкой от таких сравнений, закашлялась,  пытаясь  высказаться, но получалось лишь глазами –– не доходчиво. Глюк от души треснул ее промеж лопаток и продолжил трель:

–– Интеллект ––  академикам на зависть, моральные качества –– мечта будущих поколений…Грех такое сокровище прятать.

Ася, наконец, откашлялась и грозно свела брови на переносице:

–– Еще слово –– выгоню!  

–– Вот она человеческая благодарность, я ночи не сплю –– все думаю, как ее пристроить, горемычную, –– обиделся Глюк и вылез из-за стола, побрел в комнату, ворча себе под нос.

–– Замолчи, –– посоветовала Ася и хмуро в пустой горшок глянула –– мало. И ложку облизала, задумчиво поглядывая на горшок Глюка –– у него, что ли стащить? Нет, обидится окончательно.

И фыркнула –– кому скажи –– сидит и думает, обидится ли домовой? Вот хохота будет… И грохнула ложкой по столу: а и пускай смеются! Ее домовой, что хочет, то о нем и думает! 

–– Асенька, там в духовке еще один горшок. Для тебя  - горяченький, –– разлился  сладкий елей голоска, Глюк из-за угла коридора выглянул. Лицо хитрое и довольное.

–– Ты не Глюк, ты –– жук!  –– фыркнула Ася и, плотоядно улыбнувшись, потянулась к добавке.

И услышала твердое:

–– А замуж я тебя все равно выгоню!

И почему она это счастье на помойке, как предыдущая хозяйка, не оставила?