В Ревгвенне идет густой снег ранней осени. Cтарое эльфийское название - Ker ar rev gwenn - и переводится примерно как ' город собачьего холода '. Здесь пурга не постесняется мести и на Белтайн. Ветер заверчивает белую напасть в мудреные спирали. Луна высовывается взглянуть на замерзший ночной мир и прячется обратно за облака. Высвечивает на миг блестящую букву 'L ', прицепленную к мантии Макларена. Буква еще даже не поцарапана - всего несколько месяцев, как его выпустили из Остландской Языковой Академии. Макларен дует на руки. Скудную студенческую робу продувает насквозь. К этому не привыкаешь - даже если прожил в этой стране двадцать с лишним лет.

 Они добрались сюда без кареты, как он им сказал. Его везение - принесенные неизвестно каким ветром флорийские торговцы с супругами. Неизвестно, откуда они услышали об истории. Всякий ревгвеннец ее знает - но не всякий расскажет профессионально, как Макларен, на грамотном флорийском. Иноземцы такое любят. Они за такое платят. Дамы подпрыгивают, смеются, полы нездешних, длинных плащей крутятся по наваленному белоснежному ковру, мерцающему в ночи. Остландской грязи под ним не видно.

 Они выходят на пустырь. Макларен - впереди, с фонарем. Со стороны он должен выглядеть скелетом в изорванном плаще, ведущим вперед Дикий Гон. Но их никто не видит. Этот пустырь все обходят стороной - и люди, и уж тем более эльфы. За спиной - роскошные, густые, хорошо накормленные голоса.

 - Oh, qu'est-ce que c'est magnifique !

 - C'est formidable ! Elle est tellement belle, cette neige ! J'adore !

  Невероятно - любить снег. Все равно что любить бедность, голод, тоску. В их стране зимы почти не бывает, там растет виноград и солнце рассыпает лучи без счета, а не скупо отпускает по одному. Они не жили в Ревгвенне, посреди тайги, до горизонта безнадежно покрытой белым. Не знают, как это - когда негде согреться, все выстыло на мили и мили вокруг. Ему приходится обернуться, попросить их говорить потише. Там, откуда они приехали, голоса не сдерживают. Но они замолкают, из вежливости и из детского чувства таинственности.

 Луна снова выползает из укрытия, и на фоне набитого облаками неба резко и тревожно вырисовывается дом. Флорийцы резко останавливаются. Вот оно, Проклятое место. Ничем не примечательная деревянная хибара, из тех, что строили для первых ревгвеннских поселенцев. Единственная достопримечательность для редких приезжих. Эльфийские здания в Ревгвенне порушили еще во время покорения, и кроме 'дома, где королевскую семью убили' хвастаться ровным счетом нечем. Макларен машет рукой - мол, войдем, я расскажу обо всем внутри. Людей здесь не бывает, зато бывают рейды городской стражи. Уже не одного повесили, застукав за таким 'визитом'. Но язычником в Ревгвенне легально не заработаешь. Мало кому нужны сальванский и флорийский, когда из страны все равно нет выхода. И уж точно никого, после долгих лет войны и голодухи, не интересует, что он свободно читает на староэльфийском.

 Не первый раз, в конце концов.

 Макларен мог бы поклясться, что в доме холоднее, чем снаружи. Печаль вмерзла в стены, отголоски давнего ужаса пробираются под одежду ледяными руками. Иноземцам не по себе, они жмутся друг к другу, лихорадочно шутят. Но глаза у них блестят - авантюра! Завтра они будут на корабле, в свободном море, за Стеной.

 Макларен прикрывает фонарь рукой - трепещущие тени мечутся по стенам - и начинает рассказ. Голос привычно прилаживается под размеренный ритм менестреля, звуки иного языка удобно ложатся на язык, звучат как лютня. Они слушают - на лицах смесь тревоги и завороженного интереса. Макларен забывает об отмороженных пальцах, о ночной страже, об усталости. Он рассказывает - о том, как последний эльфийский король, укрыв семью в родных холмах, отстреливался от остландской гвардии, стоя прямо, когда вокруг трава была усыпана телами его братьев, а сам он - нашпигован людскими стрелами. О том, как вдовью королеву с шестерыми детьми привезли в Ревгвенн. О том, что они были живы, когда их поселили в хибаре, что само по себе для Перворожденных удивительно. О том, как зимней ночью гвардейцы на двух телегах увозили семь трупов. Дальше Макларен наворачивает от себя. Мол, один молодой солдат, утонувший в глазах младшей эльфийской принцессы, которую ему в ту ночь пришлось зарубить, наутро пошел и кинулся в реку. Дамы заахали, и правильно - деталь рассчитана на них, и кому какое дело, что река к тому времени застыла напрочь... Мол, королева Альтроэн пыталась перед смертью связаться с представителем одной из держав Континента (на сей раз это Флория), и все почти удалось, но шпиона, который готовил побег, разоблачили и похоронили в замерзшей остландской земле - в ту самую ночь... Мол, кто-то из детей выжил и должен отомстить за семью - без этой басни не обходится никогда.

 Он мог бы добавить еще и еще подробностей, но флорийцы начинают зевать и переминаться с ноги на ногу, и значит, пора завершить рассказ последней деталью. Макларен ведет их вглубь дома - слышит ли он на самом деле тихий плач, или сам попал под власть своей баллады? - и показывает им выросшую прямо на стене руну 'du' - руну траура.

 - С тех пор прошло больше двухсот лет, - его голос звучит гулко и размеренно, как голос священника, - и эту руну много раз пытались уничтожить, но она вырастала опять, и будет вырастать, пока не умрет последний из Перворожденных...

 Все. Можно перевести дух. Иноземцы выглядят потрясенными. Потрясение, как Макларен знает по опыту, заслуживает лишнего анридора. Дама в лисьей курточке спрашивает:

 - Сколько же их у вас осталось, эльфов?

 - В нашей резервации - примерно полсотни, - говорит Макларен. - В столичной - около двухсот. Может быть, несколько десятков еще живет в лесах. Немного для такой цивилизации...

 Дама жалостливо вздыхает. Остальные возмущаются. Они сочувствуют Перворожденным - что ж, им это легко, они не знают, как быстро летит эльфийская стрела. Не видели, как от древней магии дома разлетаются в клочки. Но за флорийское золото и он, Макларен, готов сочувствовать остроухим сколько угодно.

 Он выводит их за порог. Объясняет: уходить нужно по отдельности, а стражникам, в крайнем случае, соврать, что заблудились. Иноземцам радость - опять игра в 'казаков-разбойников'. Им бояться нечего - Остланд только опомнился от войны, никто не станет портить отношения с Континентом. Один из них наконец-то тянется за кошелем. Макларен делает честное лицо:

 - Я рассказал вам это потому, что кто-то на Континенте должен знать правду. Люди у нас боятся говорить об этом. Если меня тут поймают, то повесят.

 - Бедный мальчик, - качает головой дама в лисе и тоже достает кошель. Остальные повторяют ее жест.

 - Вам надо уехать отсюда, - говорит ее спутник.

 - Если б я только мог, - говорит Макларен, и на сей раз тоска в его голосе непритворная.

 Они сыплют в его ладонь монетки, серебряные и даже золотые - много, больше, чем он рассчитывал. А потом они уходят, приглушенно хихикая, как дети в дортуаре. Макларен стоит, глядя им вслед, и сердце у него выворачивается Они исчезают; он остается один под бесконечным небом своей холодной родины. Но в конце концов, у него есть анридоры, а это значит - можно наконец поесть, и, что важнее, можно отложить несколько монет в тайник, на будущее... на то время, когда он сможет сбежать.

  Отойдя от дома на несколько шагов, он выбирает одну золотую монету, и, не оборачиваясь, через плечо кидает ее в снег. Об этой традиции чужим не рассказывают. Одну монетку - чтоб эльфы, живые или мертвые, не разозлились. Чтобы не попасться.

 Рейд появляется неожиданно. Три стражника, вооруженные как на войну, капитан на коне. Они возникают тремя призраками из загустевшего белесого тумана. Макларен бросается бежать - сразу, не думая, не рассуждая; но, будто в кошмаре, завязает в сугробе. Завязает и падает.

 Плетка; кулаки; подбитые железом сапоги. Он корчится в обрызганном кровью снегу. Луна смотрит сочувственно.

 - А ну, отвечай, гад, что с иноземцами делал? - в который раз спрашивает начальник.

 - Говорил же, - сипит Макларен. - Они попросили... Я рассказал... Я простой переводчик...

 - Слышь! Рассказал он! Эти твари наших ребят мочат, дома наши поджигают, а он тут пропагандой занимается! Что ты еще рассказывал?

 Они снова его пинают, и золотые анридоры рассыпаются на белом - будто кусочки чужого солнца.

 - Ты гляди! Денежки-то не наши!

 - За что тебе эти деньги заплатили, сволочь? Родину за тридцать сребреников продал, иуда?

 Он вдруг осознает, что живым не выберется. Хорошо, если сразу повесят, а не потащат в подвал выяснять, о чем конкретно он разговаривал с иноземцами.

 'Я только хотел увидеть, как растет виноград...'

 Он поднимается на ноги во внезапном, отчаянном бешенстве, рукавом смахивает кровь, залившую лицо:

 - И продал бы! С удовольствием! Только за нее тридцать сребренников никто не даст. Она даром никому не нужна, твоя родина!

 Короткий, обрывающий дыхание удар сбивает его с ног. Капитан произносит фразу на исконно остландском, которая его, язычника, поражает даже через тошнотворный занавес боли, и Макларену снова достается сапогами. Но он, уперевшись руками в завертевшуюся землю, опять пытается встать. Он не так уж слаб, как они думают. Он знает, что за горизонтом есть что-то, кроме снега. Знает, что такое свобода. Пусть они видят, что он знает.

 Тонкий звон.

 Капитан вдруг хватается за шею и в лунном свете Макларен четко читает его удивленный взгляд: 'Ты только посмотри, что творится!'. Он падает, все еще удивляясь. За ним валится другой стражник. Третий открывает рот, но не успевает закричать. Наступает тишина. Макларен ждет. Потом ноги у него подкашиваются, он садится и таращится на три тела вокруг, не понимая. И начинает смеяться - в тот момент, когда понимает, что ждать больше нечего. Его нельзя будет обвинить. Стрела, пронзившая начальнику горло, - изящно оперенная, эльфийская.

 Все три стрелы - эльфийские.

 Кто-то протягивает ему руку. Рука нечеловеческая, тонкая и белая, будто мраморная. Лицо кажется миражом; оно вполне может быть иллюзией, как рыдания в Проклятом месте. Внимательные треугольные глаза отражают луну, волосы - серебряные, как зима, плащ - кусок темного облака. Треплется легкий шарф, искусно сотканная белоснежная ткань, которая при лунном свете начинает отливать зеленым. Gwenn ha glas, изначальные цвета, цвета королевской семьи. Элегантно повязанный на шее знак Верных навек. Здесь говорят: Верные навек - верная смерть.

 Макларен ищет, что сказать, ищет нужное слово - хоть одно из всех, что он так тщательно заучивал в Академии. Но горло стискивает не от страха - от изумления. Страха он наглотался, пока валялся в снегу, хватит. Мельком только думает - лук или кинжал, пожалеет боец Верных на него стрелы?

 Эльф нагибается, собирает рассыпанные монетки и протягивает их Макларену. Молчит. Вот бы спросить его имя, но разве станет Перворожденный делиться именем с чужаком? Макларен говорит только:

 - Почему?

 - Cunnt, - говорит эльф. - Cunnt, den ar honeg 'Рассказывай, язычник...'

 Касается ладонью бело-зеленого узла на шее И все, мираж пропал, иллюзия исчезла, только снег все продолжает мести, неслышно и уверенно. Только посчитав деньги, уже дома и в безопасности, Макларен понимает, что эльф вернул ему на одну монету больше, чем выбили из его мантии стражники.

 Когда наклевывается новая луна, ему снова удается собрать иноземцев на экскурсию.