Дмитрий Тихонов aka Людоед

СМЕХ

Смех удлиняет жизнь…

 Я сидел на иссохшем остове телеги, подставив спину безжалостно палящему солнцу, и думал о стройной темноволосой девушке, которую когда-то любил. О ее плечах, пальцах и маленьких изящных следах на песке. Имени ее я не помнил, слишком много лет успело пройти с тех пор, когда мы встретились в последний раз. Но на самом деле имя так мало значит. Особенно в таком нелепом переплетении противоречий, как любовь. Особенно, если ваша возлюбленная уже давным-давно покоится под грубым деревянным крестом, который вы сколотили собственными руками.

Я вздохнул. Хотелось пить, а в небольшой фляжке, висевшей на моем поясе, воды осталось всего на пару глотков. Во все стороны, насколько хватало глаз, тянулись однообразные, раскаленные, усеянные костями и камнями Пустоши, и до ближайшего колодца было два дня пути. Однако я кое-кого дожидался и вовсе не собирался переносить предстоящую важную встречу из-за одной только жажды. Пора прекращать тратить время впустую.

Шаги за спиной я услышал задолго до того, как рядом с моей тенью на песке появились еще три, и сразу понял, что это именно те, кого я ждал. Но оборачиваться не собирался, хотя и рисковал получить пулю между лопаток

 – Подними руки, быстро! – раздалось сзади. Просьбу подкрепил ствол револьвера, уткнувшийся мне в затылок. Аргумент более чем веский. Пришлось подчиниться.

 – Хорошо. Теперь повернись.

Я повернулся, и дуло пистолета оказалось точно перед моими глазами. Захватывающее зрелище, доложу я вам. Будто железнодорожный тоннель. Тоннель, в глубине которого ждет своего часа смертоносный свинцовый поезд.

Их было трое, как меня и предупреждали. Все запыленные, угрюмые, небритые, с длинными светлыми волосами. На фоне мертвого пейзажа Пустошей они смотрелись достаточно естественно. Братья Гартеры, черт бы их побрал. Та еще семейка.

 – Он самый! – обрадовано заявил тот, который держал револьвер. Судя по багровому шраму, пересекающему все лицо, это был старший из братьев, Безумный Джон.

 – Послушайте, парни... – начал было я, но тут Джон с силой ткнул меня дулом в лицо и рявкнул:

 – Заткнись, ублюдок! Харви, забери у него пушку.

Один из братьев, тот, что стоял справа, с опаской шагнул ко мне и вытащил из кобуры мой кольт. Так, значит, этот – Харви, младшенький. Выходит, что оставшийся, стоящий справа от Джона верзила с пустым взглядом и есть Дик Гартер, Мясник из Миддл-Ривер. Жуткий субъект. Пожалуй, именно его и стоит опасаться больше всего.

Харви вернулся на свое место. Джон еще раз ткнул дулом револьвера мне в лоб:

 – Отлично, дружище! Не рыпайся, может, проживешь еще пару дней! И главное, не смейся! Даже не улыбайся, чертов прихвостень! Понял меня? Увижу, что лыбишься, сразу прострелю башку! Нам и за мертвого немало золота отсыплют.

Я покачал головой:

 – Не волнуйся, Джонни. Смех должен быть искренним. Я могу сколько угодно кривить рот, но из этого ничего не выйдет. Так что вы в полной безопасности, если только случайно не развеселите меня...

Я понял, что он сейчас сделает, на секунду раньше его самого. Джон Гартер с размаху ударил меня ногой в пах. Я согнулся пополам от наполнившей все тело боли. Согнулся, но не упал. Этого ему показалось мало – он пнул меня в лицо. На этот раз я все–таки повалился на землю. Из разбитых губ по подбородку текла горячая кровь. В голове гудело, будто я выпил литр виски.

 – Смешно?! – зарычал Гартер, брызгая слюной. – Смешно тебе, ублюдок?!

Он еще раз ударил меня, острый носок сапога врезался в грудь.

 – Мы не рассмешим тебя, сукин сын, уж поверь! Скоро смеяться тебе будет нечем!

Я попытался было подняться, но Джонни пнул меня снова, в плечо – так сильно, что я опрокинулся навзничь. Его лицо, перекошенное от бешенства, нависло надо мной. Шрам уродливо вздулся и стал ярко–малиновым, глаза горели сумасшедшей яростью:

 – Лежать! Мы мотались за тобой по этим проклятым Пустошам две недели и чуть не сдохли от чертовой жары! Так что не зли нас и шевелись тогда, когда тебе скажут. Честное слово, даже обидно: я бы пристрелил тебя прямо тут, но за живого Аберхейм дает вдвое больше!

Аберхейм! Подлый костоправ, плюгавый заносчивый докторишка с кучей амбиций. Вот кто заказал им меня. Все ясно. Ну ничего, я с ним еще поквитаюсь! Видит Бог, рано или поздно я до него доберусь.

Безумный Джон Гартер немного успокоился и отошел в сторону, бросив братцу:

 – Свяжи его, Харви.

Тот принялся исполнять приказания, а Джон и Дик все время, пока он возился с толстой веревкой, держали меня под прицелом своих револьверов. Наконец, младший управился со всеми узлами, опутав меня по рукам и ногам. Честно говоря, я без всякого труда смог бы освободиться – поживите с мое, и еще не тому научитесь – но решил пока не раскрывать все свои карты. Мало ли как могло пойти дело.

День заканчивался. Черный стервятник неспешно чертил круги высоко в темнеющем небе. В совершенно чистом небе, без единого намека на облачко. Как и всегда было здесь – последний раз облака над Пустошами видели больше ста лет назад. Солнце, багряное, раздувшееся, опускалось к горизонту. Я сомневался, что этим парням удастся увидеть следующий закат, но никак не ожидал, что все закончится так скоро.

Джон, хлебнув из фляжки, потянул за свободный конец веревки:

 – Вставай, коровье отродье!

Я неуклюже поднялся. Он подошел ко мне вплотную и процедил сквозь зубы:

 – Сначала Аберхейм будет изучать тебя, а потом отдаст жителям Марстона. Знаешь, что они с тобой сделают? Сожгут. На большом, просто огромном костре на центральной площади. Сожгут заживо, потому что ты чертов колдун. Семя дьявола, так они говорят. Что до меня, так я не верю во все эти байки, что о тебе рассказывают. Но хочу, чтобы ты уяснил, ничего смешного не предвидится. Понял?

Я кивнул. В Марстоне меня не любили, это верно. Очень не любили. Так что сомневаться в правдивости его слов насчет костра не приходилось. Я облизал окровавленные губы:

 – Если не веришь в байки обо мне, почему запретил смеяться?

Вместо ответа Джон отошел на шаг и со всей силой ударил меня ногой в живот. Я рухнул как подкошенный, не имея возможности даже опереться на руки. Мир завертелся вокруг, перед глазами запылали огненные круги, глухая тяжелая боль вспыхнула в солнечном сплетении. Дыхание перехватило, легкие тщетно требовали воздуха. На глазах выступили слезы. Джон, вполне оправдывая свое прозвище, ударил меня еще дважды – по почкам. Я, наконец, смог вдохнуть и застонал.

А потом Дик Гартер погубил и себя и своих братьев.

Он повернулся к старшему и, чуть опустив глаза, сказал ему:

 – Джонни, может, не надо с ним так жестко?..

Поистине, это зрелище стоило той боли, что пришлось испытать. Ричард Гартер по прозвищу Мясник, несколько лет назад лично уничтоживший все население городка Миддл-Ривер, включая детей, кошек и собак, тот, кого называли самым безжалостным человеком столетия – это кровавое чудовище стояло, скромно потупившись, и несмело просило своего свихнувшегося братца, не дотягивающего ему даже до плеча, быть со мной помягче. Редко когда увидишь что-то более забавное. Я не смог подавить улыбку. Честно говоря, я и не пытался, чувствуя, как рождается во мне смех.

Харви, не спускавший с меня взгляда, предостерегающе вскрикнул. Дик и Джон обернулись – вытянутые лица, глаза круглые, как серебряные доллары. Их рожи добили меня. Не в силах больше сдерживаться, я захохотал во все горло, не обращая внимания на всколыхнувшуюся в животе боль.

Надо отдать ему должное, Джон успел выхватить револьвер. Но не более. В следующий миг пальцы его разжались, и оружие упало на землю. Силы уже покинули Гартеров, а теперь, пока я смеялся, стремительно уходили и их жизни, утекали, как серая пыль Пустошей сквозь пальцы. Кожа на лицах высыхала, расползалась, глаза ввалились, волосы выпадали целыми прядями. Из рукавов и штанин сыпался бесцветный песок, всего несколько мгновений назад бывший их мышцами, внутренностями, кровью.

Это продолжалось считанные мгновенья. Я не успел еще справиться с первым приступом хохота, а они уже рухнули в пыль – запутавшиеся в одежде высохшие скелеты, жалкие, никчемные остатки сильных и по-своему гордых людей. Я, все еще давясь смехом, принялся выпутываться из наивных узлов. Это заняло не больше минуты – жаль, не видят этого Гартеры, а то они совсем бы опешили от удивления.

К тому времени, когда я был свободен, ранка на губе уже затянулась, боль в скуле и солнечном сплетении прошла, исчезли мушки перед глазами. Во всем теле бурлила энергия – если нужно, ноги были готовы донести меня до самого края света. Я улыбнулся заходящему солнцу и подошел к изуродованным, отвратительным трупам братьев. Их стало немного жаль. Наверное, потому, что я хорошо знал их прадеда, достойного и надежного человека. Старый Генри Гартер, один из моих лучших друзей, суровый и честный – таких негодяев, как эти его потомки, он вешал без суда и следствия.

Я забрал револьверы братьев, их ремни, патроны, ножи и кольца. Потом нагнулся к останкам Дика и снял с истлевших костей серебряный медальон. Именно он послужит доказательством того, что Мясник из Миддл-Ривер и оба его родственника мертвы. Вот такая ирония судьбы, такое хитрое, злое совпадение: они охотились за мной, выполняя заказ доктора Аберхейма из Марстона, но я сам поджидал их не просто так. Шериф Хаттона, где эти парни успели наследить, пожелал, чтобы они понесли наказание, и обещал мне три сотни золотом – по сотне за брата. Если я не ошибаюсь, коней эти неудачники оставили неподалеку, в каньоне, который я приметил утром – за лошадок можно будет выручить еще столько же.

Солнце почти село. Его огромный, размытый оранжевый диск наполовину скрылся в дрожащем жарком мареве горизонта. Я помахал ему рукой. Уже много лет от моего смеха люди и животные вокруг за пару секунд превращались в ветхие мумии, растения вяли, земля высыхала, а их жизнь переходила мне. Лишь солнце никогда не боялось моих шуток и не страдало от них, поэтому с ним наедине я мог смеяться свободно, не опасаясь за свою репутацию. Что ж, солнце лучше многих людей, известных мне. По крайней мере, на него всегда можно положиться.

Я зашагал по направлению к каньону. Ветер, доносивший оттуда чуть слышное ржание, подтверждал мою правоту. Прибыль обещала быть немалой. Возможно, вскоре я все-таки выстрою себе маленький домик где-нибудь в Пустошах, вдалеке от всех дорог и троп. Буду жить там один, говорить лишь с солнцем и ветром и потешаться только над сусликами и грифами. Интересно, сколько веков я так протяну?