Дмитрий Тихонов aka Людоед

ТОЧКА НОЛЬ

   Я вышел из подъезда. Ключи в кармане, мысли – в голове, все правильно. Гниет небо высоко над антеннами, хитро скалится огрызок луны. Бездна, это просто бездна…

    Направо, направо, мимо углов и холодных стен, по асфальту и мокрой, пропахшей травой земле. Наступило лето. Как, уже? Снова?

Значит, год…

Мимо угрюмых садов и иссохших заборов, скособоченных остроконечных крыш. Мимо потухших и еще освещенных окон, прячущих чужие жизни, мимо застывшей ночной тишины и собачьего лая – к Точке Ноль.

Год, ровно год… Ночь в ночь, час в час, правда? Ложь? Ответов не нужно, да их и не было никогда. Только пустота и жадные жирные звезды.

Крест. Покосившийся, деревянный крест у забора – в темноте они почти сливаются, едва различишь. Смутный, почти напоминающий человека, застывший силуэт.

Точка Ноль.

У меня был друг, и звали его… да не важно, как его звали, допустим, Джек. Жили мы на разных концах города, а умер он вот здесь – в двух минутах пути от моего дома.

Вот она, странная, пульсирующая линия, видите? Я еще не успел придумать ей имени. Она тянется издалека, по пустой и размытой дороге – и на самом деле это ось координат.

Я не знаю точно, как все случилось. Возможно, он просто плохо разбирался в здешних дорогах. Работающих фонарей у нас давно уже не осталось, и если луны нет, то ночью все вокруг сливается в одну сплошную черноту. Возможно, он был пьян – почему бы и нет, в конце концов? Возможно, просто не справился с управлением… дело не в этом.

Дело в изломанных, уродливых царапинах, которые покрывают забор в этом месте – от угла улицы и до креста. Долгих восемь шагов. Царапины уже потемнели, слились с фоном, словно зажившие шрамы – но я навсегда запомню их отвратительную, режущую глаз белизну наутро после…

Мотоцикл остался на ходу – и по сей день пылится в его гараже, страшный и молчаливый зверь. А вот вместо человека теперь две скрещенные доски.

Эта линия – ось координат, и крест в ней – точка отсчета. И в обе стороны от него отходит бытие, но с противоположными знаками.

Справа, там, где дорога, где он еще ничего не знал – жизнь

Одна минута до – две минуты до – три минуты до - …

Слева, там, где продолжается забор, где мрачно шелестят ветвями яблони – смерть

День без – неделя без – месяц без – год…

А в середине – Точка Ноль.

Я подошел поближе, и протянул руку к кресту. Когда-то на нем висела фотография, но потом ее сорвало ветром – и в этом месте на потемневшем дереве до сих пор остался светлый квадрат. Я коснулся его пальцами…

и пол закачался под моими ногами. Поезд. Ничего удивительного – мы с Джеком (да, пусть будет Джек) часто ездили на электричках. Пили в них пиво, пели песни, ругались с кондукторами и контролерами, иногда уступали места грузным пожилым дачницам.

Я был в тамбуре, и вокруг меня висел в воздухе синий сигаретный дым. Мелькала за окном чернота, и среди окурков в углу лежал, свернувшись калачиком, пьяный старик.

Толкнув дверь, я вошел в вагон – и, хотя народа было довольно много, сразу увидел Джека. Он сидел недалеко и смотрел на меня. Единственное свободное место находилось рядом с ним. Удивляясь своему равнодушию, я подошел и сел.

Джек молча пожал мне руку и, порывшись в большом черном пакете, протянул бутылку холодного пива.

– Как ты? – спросил я непонятно зачем.

Он пожал плечами:

– Ничего особенного.

Мы открыли пиво и несколько минут наслаждались его свежим, ледяным вкусом, не говоря ни слова. Потом Джек вдруг сказал:

– Привыкнуть можно ко всему…

– Ты мертв?

Он невесело усмехнулся:

– А сам как считаешь? Или так не похоже? Показать шов от вскрытия, расколотый череп и смятое в лепешку лицо?

– Нет, не нужно, я верю…

Он засмеялся и, допив остаток пива, полез в пакет за другой бутылкой:

– Я ж говорю, привыкнуть можно ко всему… на самом деле, бывают вещи и похуже…

– Например?

– Небытие…

– Ясно, – я тоже взял себе еще одну бутылку. Пиво попалось на удивление вкусное и крепкое – оно приятным теплом разливалось по телу и обкладывало сознание мягкой ватой. Хотелось перестать сомневаться в реальности происходящего и с легким сердцем наслаждаться поездкой и приятным обществом.

Джек несколько минут молчал, а потом вдруг снова засмеялся.

– Ты чего? – удивился я.

Он помотал головой:

– Говоришь, ясно? Да ни хрена тебе не ясно! Так ведь?

Мне не оставалось только кивнуть. Он довольно хмыкнул:

– Вот именно. Ты же не знаешь, что такое небытие…

Я пожал плечами:

– Более того, я не знаю даже, что такое бытие… а уж небытие…может, смерть?

Он широко улыбнулся, и мне на мгновение показалось, что его зубы стали гораздо острее, чем были год назад.

– Какая смерть? Ты же вроде додумался до оси координат!

– До какой оси?

– Ось координат! Ну, справа от креста жизнь, слева смерть…

Я кивнул:

– Ага, понял…

– Понял он… в том и дело, что додумался, а понять не понял ни хрена! Жизнь – это одна половина оси, а смерть – другая, противоположная. Они отличаются друг от друга только знаками. И там, и там – бытие. Смотри… допустим, я двадцать лет двигался по оси, по части со знаком плюс. А теперь я двигаюсь по той же оси – но уже по второй половине, со знаком минус. Я умер, но все равно существую! На небесах, страницах архивов или только в твоей грешной башке – не знаю, да это и не важно… я есть, понимаешь теперь?

– Кажется, да…

– Хорошо. А небытие тоже присутствует на оси, но только в одной точке…

Я знал, где.

– Точка Ноль?

– Именно. Ноль – это ноль, иначе и не скажешь. Там сходятся все плюсы и минусы, все единицы исчисления. Ничего, совсем ни хрена – там даже пустоты нет. Там нет самого существования – и поверь, это очень тяжело осмыслить.

– Представляю, – прошептал я.

– Нет, не представляешь, – прошептал в ответ Джек и осторожно поставил еще не допитую бутылку на пол. – Небытие невозможно представить. В нем можно лишь побывать…

Он повернулся ко мне, и из глаз его потекла кровь.

Я было отпрянул, но сумел вовремя взять себя в руки. Джек не собирался причинять мне вреда. Он просто смотрел на меня истекающими кровью глазами и улыбался жуткой волчьей улыбкой. Мы замолчали.

– Думаю, тебе нужно уйти, – сказал он через пару минут.

– Почему?

– Ну, билета у тебя нет, а сюда идет контролер…. Лучше ему не попадайся.

Я выглянул в проход. От дверей тамбура медленно двигался тот самый старик, которого я видел там спящим. Только теперь он был невероятно худой и такой высокий, что почти задевал головой потолок вагона. Длинные, спичечно-тонкие руки опирались на края сидений, густая седая борода свисала до пола.

– Как мне отсюда выбраться? – спросил я Джека.

Он развел руками:

– Как обычно выбираются из поезда? Через двери…

Я встал. Старик тут же уставился на меня и, забормотав что-то невнятное своим беззубым ртом, направился ко мне.

– Извините, – сказал я ему и побежал по проходу прочь. Старик рванулся следом. Он не кричал, не ругался, только шамкал что-то. Его тощие морщинистые руки замелькали в воздухе, задевая за стены и потолок – казалось, они могут изгибаться как угодно, будто щупальца. Холодные пальцы впились мне в плечо, я вырвался и выбежал в тамбур.

Здесь вился ледяной ночной ветер – обе двери были открыты. Я, не раздумывая, прыгнул в правую – и краем глаза еще успел увидеть, как из вагона в тамбур вваливается лавина тонких извивающихся рук…

Ехидно смеялась на небе разорванная луна, бесконечно перешептывались ветви яблонь. Я стоял на коленях перед деревянным крестом, совсем черным в темноте. Справа от него была чужая жизнь, слева – чужая смерть…

Точка Ноль. Точка Ничего. Начало и конец отсчета. Ни звезд, ни памяти, ни веры, ни красоты, ни зла. Центр мира. Здесь сходятся все пути, и исчезает сама пустота. Небытие.

Небытие.

Скоро ночь кончится, и вокруг снова забегают спешащие куда-то люди, даже не подозревая, мимо чего они проходят. Все будет как раньше, все будет, как надо. Люди будут идти – по своим собственным осям, спеша к своим собственным нолям. Однажды они купят билет и предъявят его многорукому контролеру. Да будет так.

Я поднялся и пошел домой. Хотелось спать и курить.

Пива не хотелось.